В тетради  Походяшина появилась еще одна лаконичная запись: «14 июня 1840 года. В двенадца­ти верстах к северо-западу от селения Балдинского Червишевский волости, обследовали местность. При слиянии трех речек, обозначенпых мною на карте как Айба, Катырла и Никитка, образуется громадное болото площадью примерно в десять квадратных верст. Из  одного берет начало речка Безымянка, впадающая в Балду. Примечание: место удобно для строительства  большого  водоема  — пруда с плотиной, даровая сила, которого может быть  пригодна для обзаведения предприятия и движения механизмов».

И вдруг заимка — встреча с неведомым поселением и его странными обитателями, ведущими чуть ли не первобытный образ жизни. Походяшин терялся в догадках: кто эти люди и не они ли являются хозяевами выгодной местности? В таком разе без сгово­ра о выкупе не обойтись.

На лугу показался седовласый старик. Он шел степенно, держа в правой руке посох, а левой опираясь на  плечо мальчика, сопровождавшего его. По гордой осанке старика и по одежде, отличной от той, в какую облачены остальные поселенцы: на нем был черный кафтан поверх бардовой из атласа рубахи, брюки, заправленные в голенища начищенных до блеска сапог, накрахмаленная белая фуражка, — по всему этому Походяшин сразу догадался, что на переговоры явился старейшина местной общины.

— Кто такие, господа, чего надобно? — холодно, настороженно встретил незваных гостей Кривошеин.

— Будем знакомиться, представился Походяшин, — мы, то есть наша изыскательная партия — одна из многих, какие направлены правительством для обс­ледования и заселения сибирских лесов. Нас интересует, чьи это места.

— Знамо дело, наши собствен­ные, коль мы тут живем, — по­медлив, ответил Михаил Григо­рьевич.

— И давно здесь?

— Да сходно, батенька, уж состарились. Детьми, внуками, вишь, обзавелись, вот и правну­ки в рост пошли,— старик  потрепал черные вихры на голове Саньки.

— К какому обществу относитесь?

— Мы народ вольный. Сами уп­равляемся, без сторонней помощи. В толпе одобрительно загалдели, оживились.

— Ежели вы хозяева, то мо­жет сговоримся о покупке болота и прилегающих к нему берегов?

Пуще всего боялся Михаил Григорьевич именно этого. Всю жизнь провел здесь с опаской и страхом, что придет час и отни­мут у него эти леса, речки, боло­та, а вместе, с ними и волю, Никогда и никому не выдал бы своей тайной думки, да разве теперь утаишь от людей. Вот они стоят, притихли в ожидании его слова. Старик провел ладонью по лицу, на котором выступили крупные градины пота. «На яву все это или опять в дурном сне?» — не верил сам себе.

— На сей счет, господин нача­льник, нам помозговать бы надо артелью. Так что извиняйте, ни­чего сказать не могу. До завтра, — Михаил Григорьевич чинно раскланялся и направился к до­му. За ним молча потянулась вереница поселенцев.

На совет к братьям Кривошеиным пришли Сагитовы, Фирулевы, несколько самых почитаемых землянских мужиков. По случаю такого сбора на широкий рубле­ный стол был поставлен самовар с чаем и прикуской. Михаил Гри­горьевич по праву хозяина заим­ки занял переднее место, осталь­ные — по бокам. Погруженный в раздумье, полуприкрыв тяжелые веки, он прислушивался к неторопливому, сдержанному разгово­ру.

— Озеро, что ни говори, кор­мит нас. Тут завсегда тебе и ры­бы, и дичи вдосталь. Сам сыт и еще на сторону снесешь в обмен.

— И то правда, нет цены озеру. Продать его — чем жить тогда?

— А не продать — силой оты­мут.

Помолчали мужики. Выпили по чашке чая.

— Оно, конечно, будь у нас казенная гумага, дали бы им от­ворот-поворот. А так, без пра­вов, куды правду искать пой­дешь?

-- Не то, браток, не то, Я ее, энту правду, по всему свету,  по всем закоулкам обшарил — не сыскал. Полосами на спине да каторжным клеймом на виску обозначена она. Есть у тебя озе­ро — вот и вся правда, стой за нее, сколь сил хватит.

— Вона чего придумал.

— Свести их на болото, а уж-погибель  сами себе сыщут.

— А как власти дознаются?

— Один хрен пропадать. Что тут, что  на Соловках.

— Тебе все равно. Гол, как со­кол, и волен, как ветер. А ежели куча ребятишек привязана ко мне, куда деваться?

Судили-рядили мужики до глу­бокой ночи, так ни о чем и не до­говорились. А чуть рассвело, явился Михаил Григорьевич Кривошенин к начальнику изыска­тельной партии и заключил сговор о продаже болота: за каждую де­сятину — пуд ржаной муки да три  рубля ассигнациями…

Погоревали поселенцы и сми­рились. Вскоре прибыла комис­сия из Червишевского волостного правления. Переписала она все население, составила ревизские указки, и обложила податями, разными сборами, ограничениями. Кончилась вольная кривошеинская слобода. Замест нее образовалась деревня,  получившая  от первых землянок  название — Земляная.

(«Знамя труда», 22 ноября 1984 года, № 140. И.Е. Лоза «Были варнацкого села»).