Зимой Кривошеины редко по­кидали заимку, упрятанную глу­бокими сугробами. Только край­няя нужда, когда истощались припасы продуктов, выгоняла их в округу. Чтобы не навести на себя след, угадывали для выез­дов время больших снегопадов и метелей.

Василий Кривошеин с Каримом Сагитовым возвращались из Червишевой, довольные удачей. За день им удалось сбыть лавочни­кам всю пушнину и мороженую рыбу, нагрузить полные сани разной снеди и товаров. По на­езженной, присыпанной свежим снежком дороге, розвальни катились легко и бесшумно, На пе­редних — Василий, чуть поодаль - Карим. Смеркалось. Сквозь густую порошу призрачно про­глядывался лес. До потайного своротка было еще далеко. «Добраться до него можно не раньше полуночи. Да какой резон проби­раться на заимку в темноте по сугробищам и чащобам. Не лучше ли заночевать в ближней деревне?» — рассудил Василий, и на перекрестке дорог придержал коня.

— Свернем? — спросил он, когда Сагитов поравнялся с ним.

— Что ты. Вася! — протестую­ще замахал руками Карим. — Плохой тут деревня, шибко пло­хой. Ночью стоять нельзя.

— От кедь взял это? Я уж сколь разов бывал с товаром — и ничего. Люди как люди. Жи­вут, само собой, бедновато, чаем не напоят, но заночевать пустят.

— Слушай Карима, моя зна­ет. Пойдем дерево читать.

Проваливаясь по пояс в снегу, они добрались до стоящих с краю дороги деревьев. На коре одного из стволов Василий обна­ружил зарубины диковинной фор­мы,

— Что это за знаки?

— Видишь, Карим правда ска­зал. Шайка в деревне, разбойник разбойнику писал. Нас грабить могут.

— Брехня! — засмеялся Васи­лий. — Что разбойникам в лесу места мало, чтоб в деревне квартировать. Поехали.

Остановились у первой же де­ревенской избы. Со двора слы­шался храп лошадей, а из до­ма — беспорядочные голоса, шум. «Значит, не ошибся, тут и есть ночлежка для проезжих», — решил Василий и забренчал за­порной  щеколдой.

— Ты, Тимоха? — перед позд­ними путниками выросла здоро­венная фигура хозяина дома. Он стоял без шапки, в распахнутом полушубке и, держа керосиновую лампу, пристально всматривался в лица незнакомцев. — Откель будетеь залетные?

— Тутошние, червишевские, — Василий понял, что хозяин, от которого несло винным перега­ром, ждет гостя.

— С извоза мы, да ночь, вишь, застала и метель разгулялась. Ну как, хозяин, пустишь на пос­той?

— Куды ж вас девать. Где пя­теро, там и семь поместятся.

— Эти тоже с дороги? — Ва­силий показал на окно дома, от­куда доносились голоса.

— А то как! Такие ж стран­нички -христовые.

Хозяин поспешил в избу, а Карим, прильнув к уху Василия, шепнул:

— Душа чует, нехороший это человек. Моя сторожить будет, а ты в дом иди, Вася.

— Ох, и трус ты, Карим. Знал бы раньше, не поехал с тобой.

— Карим трус? Карим — лес­ная кошка, все видит. Ладно, пойдем в дом.

В жарко натопленной избе бы­ло накурено и душно. Тусклый язычок лампы высвечивал из полумрака обросшие лица мужи­ков. Кто лежал на полу, кто на полатях, сладко сопя и похрапы­вая. «Вроде бы только что гал­дели, а, оказывается, все спят. Может, и прав Карим?» — нас­торожился  Василий.

— Укладывайтесь, залетные. Вот у печи сенцо положено, чтоб помягче спалось. А я лошадок ваших в стойло отведу, напою.

— Спасибо, добрый человек, за приют и привет, — поклонился Василий. — Платить-то как, сра­зу или опосля?

— Да чего уж там, сочтемся, милай, — и взяв лампу, хозяин вышел во двор.

Вместе с темнотой на Василия навалилось тошнотное удушье, морил тяжелый сон: ведь сутки провел на ногах, без отдыха, не спавши. Пробуждаясь в холодном поту, Василий слышал как рядом пыхтит, ворочается и что-то  бормочет Карим.

— Чего не спишь?

— Душно, Вася. Пойду во двор маленько воздухом дышать, коням сена добавить,

Кариму в самом деле не спалось: торопливая безотказность и угодливость хозяина обострили подозрение. Он прошелся по двору, прислушался, присмотрел­ся, нет ли кого, проверил сани, коней. Нет, все в прежнем порядке. Карим взял ружье и за­брался по лестнице на сеновал. Отсюда хорошо ему были видны сани, оставленные во дворе, и вход в дом. Под завывание ветра жалобно поскрипывала приоткры­тая  дверка сеновала.

Чтобы не уснуть, Карим тихо­нько напевал веселую песенку «Матанечка, гуляй, гуляй», кото­рую не раз слышал от Василия. Думал о том, как обрадуются жена и дети, когда он вернется с продуктами и подарками, как сча­стливо заживут они, когда дети станут взрослыми, и у него появятся внуки. Старший сын ско­ро приведет невесту. А вот Халима, его любимая дочка, завя­ла, и уже не ждет из дальней тайги своего жениха — батыра.

В полночь Василий очнулся от топота и выкриков, во дворе раз­дался выстрел. Вскочил, но тут же повалился навзничь: связаны ноги и руки. Ладно, что не за спину. Узел на ногах быстро раз­вел, а с рук снять не удалось. Так и выбежал во двор. Мужики сбились в кучу около саней и пугливо таращили глаза куда-то вверх. На сеновале стоял Карим, вскинув  наизготовку  ружье.

— Не тронь! Стрелять буду, как собаку! — голос его сры­вался  на  визг.

— Бородачи, кого испугались! А ну, скидай его отседова! — к лестнице, ведущей на сеновал, бросился хозяин дома. Карим выстрелил в старую дырявую чу­гунку, опрокинутую на вытяж­ной трубе бани. Чугунку разнес­ло вдребезги, и ее куски посыпа­лись на головы оторопелым бан­дюгам. Хозяин замер в нерешительности. В тот же миг Василий с разбегу таранил его головой в живот, тот припал на колени и судорожно скорчился. Бородачи, преодолев страх, бросились на штурм стайки.

В два прыжка Василий ока­зался у саней, где с вечера при­прятал ружье. Но глухой удар по голове неожиданно свалил его. Здоровенный детина с пышной бородой склонился над ним, схватил за грудь, приподнял и замахнулся. Обеими руками Ва­силий вцепился за его бороду, повалил на себя и перехватил горло. Они барахтались в снегу, надсадно кряхтели. Василий не отпускал бандита.

— Зажгу сено, спалю избу! Окруженный бандитами Карим размахивал на сеновале горящим фитилем.

— Братцы, не троньте его! — взвыл хозяин дома.

Василий разжал кулаки и хо­тел было кинуться на помощь другу, как вдруг услышал:

— Вась, неуж ты? — Бандю­га глядел на него во все глаза. — Не признаешь?

— Тьфу, язви тебя! Тимошка Фирулев. Кудлай чертов. Приз­наешь тебя тут.

— Погоди-ка, — Тимоха при­поднялся, набрал полную грудь воздуха и выдал такого соловья, что бородачи застыли в изумле­нии. — Облава, братцы!

В тот же миг оглушительно треснули выстрелы. Это Василий, воспользовавшись замешательством, выхватил из саней ружье и разрядил его. Бородачей разом сдуло с крыши.

— Ха-а! У-лю-лю! — гортан­ный, с диким храпом и визгом раздался клич Карима Сагитова, с которым он не раз шел в тайге на зверя и обращал его в бегство. Выстрел в окно, звон разнесеннго вдребезги стекла и угрожаю­щие возгласы нагнали ужас на бородачей. Очертя голову, они бросились за ворота, где стояли наготове сани, и умчались в сторону леса.

Тимофей распорядился немедля запрячь лошадей. Пока хозяин дома и Карим возились у саней дружки вышли за ограду. Заку­рили.

— С этими скрутился? — Васи­лий кивнул на свежий санный след,

— А куда мне было деваться, куда! — И Тимоха поведал друж­ку все, как на духу. Про свою разнесчастную любовь, и скан­дал в доме Аксентьевых, про бро­дяжью жизнь в шайке борода­чей.

— Вот тут, у самых печенок злоба во мне сидит на всех, на весь белый свет. Отомстить хо­тел. А вышло что? Тошно на ду­ше, ох, как тошно! — Тимофей повалился на поленницу, зажав руками лицо.

— Будя, ужо гулеванить, Ти­моха. Век, что ли, в полевых дворянах ходить. Загубишь вко­нец себя и Настю, Айда к нам на  заимку.

Тимофей как и не слышал его. Подперев кулаками  подбородок, он недвижно уставился в мут­ное небо, по которому катились пепельно-серые клубы. Вихрясь и перемешиваясь, они свирепо швыряли на землю гигантские космы снега. Точно так же сейчас за­мутилось и перемешалось в голо­ве Тимофея. Встреча с Василием разбередила в нем самое боль­ное: Настенька! Может, судьбой им предназначена разлука и вечное скитание? Ничто не мило Ти­мофею: ни батрацкая неволя, ни бандитский разгул. Нет счастья! Застряло оно где-то, упряталось в закоулках бессчетных сибирских троп. Вот и Васька зазывает к се­бе на заимку. Тихо, покойно — чего проще! Да от кого ему, Тимохе Кудлаю, прятаться, за ка­кой надобностью живьем зарыва­ться? Нет, не воля это, а затвор­ничество. Не согласен Тимофей на такое счастье.

Распахнулись ворота, и Сагитов вывел со двора санные уп­ряжки.

— Спасибо этому дому, пой­дем к другому, — весело обра­тился к хозяину. — Добрый у тебя стайка — сухой, сена много. Летом палить приеду. Ух, как шибко гореть будет!

Хозяин дома, не зная, как от­вечать на такое прощаньице, по­топтался на месте и захлопнул ворота.

— Поехали, Тимофей. Погля­дишь, как наши живут — здрав­ствуют. Понравится — останешь­ся. — Не дожидаясь ответа, Василий повалил Тимофея в са­ни, гогоча во всю глотку. — Эй, Воронушка, трогай!

("Знамя труда", 5 ноября 1984 года, № 137. Е.И. Лоза "Были варнацкого села". Продолжение следует.).