Зимой Кривошеины редко покидали заимку, упрятанную глубокими сугробами. Только крайняя нужда, когда истощались припасы продуктов, выгоняла их в округу. Чтобы не навести на себя след, угадывали для выездов время больших снегопадов и метелей. Василий Кривошеин с Каримом Сагитовым возвращались из Червишевой, довольные удачей. За день им удалось сбыть лавочникам всю пушнину и мороженую рыбу, нагрузить полные сани разной снеди и товаров. По наезженной, присыпанной свежим снежком дороге, розвальни катились легко и бесшумно, На передних — Василий, чуть поодаль - Карим. Смеркалось. Сквозь густую порошу призрачно проглядывался лес. До потайного своротка было еще далеко. «Добраться до него можно не раньше полуночи. Да какой резон пробираться на заимку в темноте по сугробищам и чащобам. Не лучше ли заночевать в ближней деревне?» — рассудил Василий, и на перекрестке дорог придержал коня. — Свернем? — спросил он, когда Сагитов поравнялся с ним. — Что ты. Вася! — протестующе замахал руками Карим. — Плохой тут деревня, шибко плохой. Ночью стоять нельзя. — От кедь взял это? Я уж сколь разов бывал с товаром — и ничего. Люди как люди. Живут, само собой, бедновато, чаем не напоят, но заночевать пустят. — Слушай Карима, моя знает. Пойдем дерево читать. Проваливаясь по пояс в снегу, они добрались до стоящих с краю дороги деревьев. На коре одного из стволов Василий обнаружил зарубины диковинной формы, — Что это за знаки? — Видишь, Карим правда сказал. Шайка в деревне, разбойник разбойнику писал. Нас грабить могут. — Брехня! — засмеялся Василий. — Что разбойникам в лесу места мало, чтоб в деревне квартировать. Поехали. Остановились у первой же деревенской избы. Со двора слышался храп лошадей, а из дома — беспорядочные голоса, шум. «Значит, не ошибся, тут и есть ночлежка для проезжих», — решил Василий и забренчал запорной щеколдой. — Ты, Тимоха? — перед поздними путниками выросла здоровенная фигура хозяина дома. Он стоял без шапки, в распахнутом полушубке и, держа керосиновую лампу, пристально всматривался в лица незнакомцев. — Откель будетеь залетные? — Тутошние, червишевские, — Василий понял, что хозяин, от которого несло винным перегаром, ждет гостя. — С извоза мы, да ночь, вишь, застала и метель разгулялась. Ну как, хозяин, пустишь на постой? — Куды ж вас девать. Где пятеро, там и семь поместятся. — Эти тоже с дороги? — Василий показал на окно дома, откуда доносились голоса. — А то как! Такие ж страннички -христовые. Хозяин поспешил в избу, а Карим, прильнув к уху Василия, шепнул: — Душа чует, нехороший это человек. Моя сторожить будет, а ты в дом иди, Вася. — Ох, и трус ты, Карим. Знал бы раньше, не поехал с тобой. — Карим трус? Карим — лесная кошка, все видит. Ладно, пойдем в дом. В жарко натопленной избе было накурено и душно. Тусклый язычок лампы высвечивал из полумрака обросшие лица мужиков. Кто лежал на полу, кто на полатях, сладко сопя и похрапывая. «Вроде бы только что галдели, а, оказывается, все спят. Может, и прав Карим?» — насторожился Василий. — Укладывайтесь, залетные. Вот у печи сенцо положено, чтоб помягче спалось. А я лошадок ваших в стойло отведу, напою. — Спасибо, добрый человек, за приют и привет, — поклонился Василий. — Платить-то как, сразу или опосля? — Да чего уж там, сочтемся, милай, — и взяв лампу, хозяин вышел во двор. Вместе с темнотой на Василия навалилось тошнотное удушье, морил тяжелый сон: ведь сутки провел на ногах, без отдыха, не спавши. Пробуждаясь в холодном поту, Василий слышал как рядом пыхтит, ворочается и что-то бормочет Карим. — Чего не спишь? — Душно, Вася. Пойду во двор маленько воздухом дышать, коням сена добавить, Кариму в самом деле не спалось: торопливая безотказность и угодливость хозяина обострили подозрение. Он прошелся по двору, прислушался, присмотрелся, нет ли кого, проверил сани, коней. Нет, все в прежнем порядке. Карим взял ружье и забрался по лестнице на сеновал. Отсюда хорошо ему были видны сани, оставленные во дворе, и вход в дом. Под завывание ветра жалобно поскрипывала приоткрытая дверка сеновала. Чтобы не уснуть, Карим тихонько напевал веселую песенку «Матанечка, гуляй, гуляй», которую не раз слышал от Василия. Думал о том, как обрадуются жена и дети, когда он вернется с продуктами и подарками, как счастливо заживут они, когда дети станут взрослыми, и у него появятся внуки. Старший сын скоро приведет невесту. А вот Халима, его любимая дочка, завяла, и уже не ждет из дальней тайги своего жениха — батыра. В полночь Василий очнулся от топота и выкриков, во дворе раздался выстрел. Вскочил, но тут же повалился навзничь: связаны ноги и руки. Ладно, что не за спину. Узел на ногах быстро развел, а с рук снять не удалось. Так и выбежал во двор. Мужики сбились в кучу около саней и пугливо таращили глаза куда-то вверх. На сеновале стоял Карим, вскинув наизготовку ружье. — Не тронь! Стрелять буду, как собаку! — голос его срывался на визг. — Бородачи, кого испугались! А ну, скидай его отседова! — к лестнице, ведущей на сеновал, бросился хозяин дома. Карим выстрелил в старую дырявую чугунку, опрокинутую на вытяжной трубе бани. Чугунку разнесло вдребезги, и ее куски посыпались на головы оторопелым бандюгам. Хозяин замер в нерешительности. В тот же миг Василий с разбегу таранил его головой в живот, тот припал на колени и судорожно скорчился. Бородачи, преодолев страх, бросились на штурм стайки. В два прыжка Василий оказался у саней, где с вечера припрятал ружье. Но глухой удар по голове неожиданно свалил его. Здоровенный детина с пышной бородой склонился над ним, схватил за грудь, приподнял и замахнулся. Обеими руками Василий вцепился за его бороду, повалил на себя и перехватил горло. Они барахтались в снегу, надсадно кряхтели. Василий не отпускал бандита. — Зажгу сено, спалю избу! Окруженный бандитами Карим размахивал на сеновале горящим фитилем. — Братцы, не троньте его! — взвыл хозяин дома. Василий разжал кулаки и хотел было кинуться на помощь другу, как вдруг услышал: — Вась, неуж ты? — Бандюга глядел на него во все глаза. — Не признаешь? — Тьфу, язви тебя! Тимошка Фирулев. Кудлай чертов. Признаешь тебя тут. — Погоди-ка, — Тимоха приподнялся, набрал полную грудь воздуха и выдал такого соловья, что бородачи застыли в изумлении. — Облава, братцы! В тот же миг оглушительно треснули выстрелы. Это Василий, воспользовавшись замешательством, выхватил из саней ружье и разрядил его. Бородачей разом сдуло с крыши. — Ха-а! У-лю-лю! — гортанный, с диким храпом и визгом раздался клич Карима Сагитова, с которым он не раз шел в тайге на зверя и обращал его в бегство. Выстрел в окно, звон разнесеннго вдребезги стекла и угрожающие возгласы нагнали ужас на бородачей. Очертя голову, они бросились за ворота, где стояли наготове сани, и умчались в сторону леса. Тимофей распорядился немедля запрячь лошадей. Пока хозяин дома и Карим возились у саней дружки вышли за ограду. Закурили. — С этими скрутился? — Василий кивнул на свежий санный след, — А куда мне было деваться, куда! — И Тимоха поведал дружку все, как на духу. Про свою разнесчастную любовь, и скандал в доме Аксентьевых, про бродяжью жизнь в шайке бородачей. — Вот тут, у самых печенок злоба во мне сидит на всех, на весь белый свет. Отомстить хотел. А вышло что? Тошно на душе, ох, как тошно! — Тимофей повалился на поленницу, зажав руками лицо. — Будя, ужо гулеванить, Тимоха. Век, что ли, в полевых дворянах ходить. Загубишь вконец себя и Настю, Айда к нам на заимку. Тимофей как и не слышал его. Подперев кулаками подбородок, он недвижно уставился в мутное небо, по которому катились пепельно-серые клубы. Вихрясь и перемешиваясь, они свирепо швыряли на землю гигантские космы снега. Точно так же сейчас замутилось и перемешалось в голове Тимофея. Встреча с Василием разбередила в нем самое больное: Настенька! Может, судьбой им предназначена разлука и вечное скитание? Ничто не мило Тимофею: ни батрацкая неволя, ни бандитский разгул. Нет счастья! Застряло оно где-то, упряталось в закоулках бессчетных сибирских троп. Вот и Васька зазывает к себе на заимку. Тихо, покойно — чего проще! Да от кого ему, Тимохе Кудлаю, прятаться, за какой надобностью живьем зарываться? Нет, не воля это, а затворничество. Не согласен Тимофей на такое счастье. Распахнулись ворота, и Сагитов вывел со двора санные упряжки. — Спасибо этому дому, пойдем к другому, — весело обратился к хозяину. — Добрый у тебя стайка — сухой, сена много. Летом палить приеду. Ух, как шибко гореть будет! Хозяин дома, не зная, как отвечать на такое прощаньице, потоптался на месте и захлопнул ворота. — Поехали, Тимофей. Поглядишь, как наши живут — здравствуют. Понравится — останешься. — Не дожидаясь ответа, Василий повалил Тимофея в сани, гогоча во всю глотку. — Эй, Воронушка, трогай! ("Знамя труда", 5 ноября 1984 года, № 137. Е.И. Лоза "Были варнацкого села". Продолжение следует.).
|