Михаил очнулся от ощущения озноба в теле. Выбрался из во­роха веток, встряхнулся и замер от удивления. В предрассветных сумерках тускло мерцал на тра­ве и на стволах упавших дере­вьев первый иней. Призрачно белели прибрежные кусты. Где-то поблизости звонко стучал трудяга-дятел, нарушая стылую тишину леса, да слышался одино­кий совиный стон. Понемногу небо начинало сереть. За ночь уро­вень реки поднялся. Место, где несколько часов назад стоял и плот, скрылось под водой

А по стремнине нескончаемо плыли об­ломки деревьев и пучки подмыто­го кустарника.

Наскоро позавтракав. Михаил собрал свои пожитки, кое-как до­брался до плота и налег на шест. Течение легко подхватило плот и понесло. Ловко перебирая шес­том, Михаил быстро добрался до стремнины. Но тут случилось то, чего он больше всего опасался: шест не доставал дна. Плот, по­корный течению, ударялся о плы­вущие рядом коряги, вот-вот пе­ревернется или рассыплется по бревнышку. Выручила лопата, за­менявшая теперь Михаилу весло. Он греб изо всех сил, предупре­ждая удары. Река сделала крутой изгиб и на правой стороне ее от­крылась широкая заводь. Воспо­льзовавшись этим, Михаил снова схватил шест и налег на него всем телом. Плот неожиданно развер­нулся, вздрогнул, тихо закачался и стал медленно причаливать к камышовым зарослям.

Только на берегу Михаил по­чувствовал, как ослаб и взмок от усталости и волнения. «Ну и ре­чушка! — Подумал. — Даром, что малая, а веселая однако». Затем разобрал плот, пустил  по течению, тоскливо глядя вслед исчезающим в потоке бревнам: «Так, должно, и человек: жил, по­ка нужен был. Что теперь я? Один, как перст. Что живой, что неживой». И пошел дальше, сги­баясь не столько под тяжестью груза, сколько от дум о своей затерянной, запутанной судьбе.

Лес неожиданно расступился и еще раз обнажил край реки, се­ребрившейся в утреннем рассвете. Михаил взглянул напоследок на ту сторону Пышмы, тихо, едва шевеля губами, молвил: «Про­щай, горемычная сторонушка!» — и свернул в лес. Под опойковыми сапогами чвакала набухшая в сырости палая трава.

Шел верст пятнадцать по потворам и гривам, пока не набрел на речку, заросшую тальником вперемежку с разлапистой чере­мухой и рябой от нетронутых гроздей рябиной. В воздухе кру­жился желто-золотистый,    почти прозрачный лист осины. На оголенных кустах шиповника, как капли крови, алели ягоды. Кое-где виднелись неяркие запоздалые цветы. И наперекор всему багрян­цу увядания гордо и вызывающе зеленел сосновый бор с редкой бе­резовой проседью.

Вот и бабье лето. В эту пору вся семья Кривошеиных обычно занята и предзимними хлопотами. Мужчины плотничают, ремонти­руют и утепляют дом, надворные постройки. Женщины все чистят, моют, выхлапывают, сушат. Шуст­рый Васек едва поспевает на под­могу то к одним, то к другим. Ему нравилась эта шумная суета, похожая на праздничное приго­товление. В минутном забытье Михаилу представилось все это так живо, будто снова побывал дома и повидал всех. Грустные  воспоминания прервал дятел. Он доверчиво сел на старую ель, у которой остановился Михаил, де­ловито разглядывая трещины в коре, затем перепрыгнул на су­хой сук и с ловкостью фокусника повис вниз головой. Вертя шеей и блестя круглыми глазами, обра­щенными на странного пришель­ца, дятел снялся и стремительно нырнул в зияющую синеву неба.

Солнце клонилось к закату, когда Михаил вышел к устью бе­зымянной речушки. Правый берег порос редким кустарником, чуть выше начинался густой сосняк, а самый край горы, казалось, упи­рался в небосвод и прочесывал острыми зубьями деревьев дым­чатые облака, освещенные изнут­ри пурпурным огнем заката. Сле­ва легла низина, одетая в темный наряд елей и пихты. Гигантская тень медленно сползла с горы на низину и делала ее еще мрачнее, неприветливее.

Здесь, у подножия горы, истом­ленный большим переходом, Ми­хаил спал непробудным сном. А весь следующий день он бродил по окрестностям речек Балды и Безымянки. То спускался в низи­ну, и тогда с головой погружался в сплошную стену болотных трав, то снова поднимался в гору, что­бы осмотреться окрест и не поте­рять направление. Вскоре речка Безымянка привела Михаила к широкому болоту, по которому было разбросано множество ма­леньких озер. В солнечном свете они казались обломками огром­ного зеркала. Шум водоплаваю­щей дичи, доносившийся от озер, заставил радостно заколотиться сердце охотника: «Вот он, край непуганных птиц!» С другого конца к болоту сходились три мелкие речки, кишащие рыбой и дичью.

Возвращаясь к своей стоянке, Михаил все более  утверждался, в мысли, что лучшего места не сыскать.

«Тут и зачинать новую жизню» "сказал себе. И набрав полную грудь воздуха, во всю мочь крикнул:

«Эге - гей!»

Троекратное эхо прокатилось по окрестностям, а следом за ним ружейный выстрел возвестил о том, что явился человек, хозяин.

("Знамя труда", 27 октября 1984 года, № 129. Е.И. Лоза "Были варнацкого села". Продолжение следует).