УСКОРЕНИЕ

Отошел жаркий день, но не сразу сдался на милость остудной ночи; еще долго, до поздних сумерек дышали жаром и метал­лическая арматура, и стены но­вой кирпичной кладки, и штабе­ля свеженапиленных досок, рас­пространяя по стройплощадке смешанный запах извести и смо­листой сосны. Луч прожектора высвечивал в темноте контуры двухэтажного здания, и оттого оно выглядело сейчас внушитель­но.

По обыкновению после рабоче­го дня Анатолий Николаевич не­торопливо совершал обход строя­щихся объектов. Ему, прорабу фабричного ОКСа, эти минуты нужны были не только для то­го, чтобы подвести итог и наме­тить дальнейший план действий, нет, они доставляли ему тайную радость — взглянуть на сотворен­ное как бы со стороны. Точно так художник, отойдя на шаг от мольберта, строго и вдумчиво всматривается в свое произведе­ние. Почти готов к сдаче в эксплуатацию многоквартирный дом с набором бытовых удобств. Пер­вый в поселке. А рядом вычер­чены квадраты бетонных фунда­ментов под такие же дома. «Вот тебе и Успенка. Кто бы мог по­думать?  Кондовая глушь, царс­кий кордон в каторжном краю преобразился, считай, на глазах одного поколения людей», — за­нятый такими мыслями, Анатолий Николаевич ускорил шаг, забыв об усталости. Легкий порыв вет­ра принес бодрящую свежесть со стороны фабричного пруда.

На памяти пришел почему-то день десятилетней давности. Вот он, парнишка в зеленой гимнас­терке, заправленной широким сол­датским ремнем, стоит навытяжку перед начальником кадров с заявлением о приеме на стройку.

— Топографом был в армии? Значит, умеешь делать нивели­ровку,  разбивку местности.

— Так точно!

— И со строительным делом знаком?

— Самую малость…

— Что ж, принимай бригаду, товарищ Назаров.

Через год его перевели в мас­тера, а еще год спустя — в про­рабы. Быстро? Да. Реконструк­ция вела свой особый отсчет вре­мени.

Вспомнились и штурмовые дни на главном корпусе фабрики. Бригада каменщиков под руководством Александра Буйнича и Петра Карова возводит стены ролльного отдела для первой и второй бумагоделательных машин. Тут же бригада арматурщиков Ивана Прокопьевича Буторина выполняет перекрытие из монолитного железобетона. Включи­лись в работу и плотники во гла­ве с Константином Алексеевичем Рыловым. Их задача — изгото­вить всю технологическую посуду отдела: бассейны набухания мас­сы, роллы.

...Еще два памятных события. Ноябрь 1961 года - буммашииа № 1 дала первую продукцию. Апрель 1962 года — пущена в эксп­луатацию буммашина № 2, пос­ледняя из четырех.

И сегодня необычный день. Ди­ректор Макаров Флегонт Алексан­дрович вызвал его на беседу.

—- Кое-кто полагает, что с окон­чанием реконструкции фабрики строителям нечего делать тут. А что вы скажете, товарищ Наза­ров? — Встретил его вопросом директор.

— Полагаю, что рано нам удочки свертывать. Сделана лишь по­ловина дела — увеличены производственные мощности. На очере­ди строительство жилья, школы, клуба, больницы и других объек­тов, каких недостает успенцам.

— Вот видите, Анатолий Нико­лаевич, а ваш предшественник считал, что теперь прекратится всякое финансирование и отпуск фондов на стройматериалы, а сле­довательно и строить невозможно.

— Что значит — «предшествен­ник»?

— С данной минуты вы являе­тесь начальником ОКСа, товарищ Назаров. Принимайте руководст­во и за работу.

Сколько замечательных дат, со­бытий, поступков вобрала в себя реконструкция! В другую пору этого хватило бы, наверное, на добрую сотню лет. Анатолий Ни­колаевич остановился у плотины пруда и долго смотрел на водный простор, будто хотел что-то выс­мотреть там, в темнеющей дали, где породнились навеки три ре­чушки Айба, Катырла и Никитка. Свежий ветерок поднял рябь на воде, приветливо замигали отра­жением фабричных огней гребеш­ки ближних волн и ласково плескались о бревенчатую стенку пло­тины. От лодки, что покачивалась на волнах за крутым изгибом пру­да, тихо доносилась песни.

...Дни и ночи гудит, не смол­кая, главный корпус фабрики сво­им неизменно напряженным рабо­чим гулом. Неутомимые трудяги-электромоторы приводят в движе­ние бесконечную сетку буммашины, одетую в сукно заботливой рукой своего хозяина — сеточни­ка, а поверху плывет и плывет рекой бумажная масса, расте­каясь по гладкой поверхности. Содрогается всем телом колосс-агрегат, когда валы его ненасыт­ного пресса заглатывают бумажное полотно и выжимают его до­суха; завершают всю эту громоз­дкую и удивительно сог­ласованную работу сушильные камеры, выдавая готовую бумагу для наката в рулон. Привычная картина. Но монотонный, ровный шум машины ни на минуту не усыпляет бдительности сеточника Ивана Алексеевича Назарова. Чуткий слух его улавливает ма­лейшее отклонение от нормы и настораживает. Чу, в машине по­слышался писк — знать, сосунная часть повредилась, возможен про­кол в бумаге: зашипела, сердито заурчала — надо проверить повысился ли по­догрев воды, а может грязь на сетке замешалась. Все услышит и заприметит старый сеточник и во­время устранит неполадку. Успе­ет и в ролльный отдел сбегать; как там с приготовлением массы; то к каландровщику: хо­рошо ли идет бумага; то к рез­чику с вопросом: будет сменный план пли нет? От сушильщика вовсе не отстает, только и твердит: «Гляди в оба!».

У входа в машинный зал оста­новились мастер Зоя Федоровна Мизер и начальник смены Валентина Григорьевна Елисеева. За­видев их, Назаров поспешил нав­стречу:

— До какой поры будем дер­жать машину на малых скорос­тях? — Выпалил впопыхах. — Этак нам долго придется добира­ться до проектной мощности. Го­ворят, на Малинской фабрике держат скорость за 50 метров в минуту, на «Коммунаре» — и то­го больше, а у нас все 30 да 40. Шевелить мозгой надо, товарищи начальство.

— А ты, Алексеич, когда чем доволен бывал? — Прервал за­пальчивого сеточника выпавший невесть откуда Максим Егорович Воробьев. — Все тебе неймется, все немогется. Взял бы уж сам и придумал что-нибудь такое. На общую пользу.

— Не встревай, Егорыч, У ме­ня сурьезный разговор.

— Правильно, Иван Алексеевич, надо ускорять освоение новых мощностей. И это действительно общая задача — и рабочих, и инженерно-технических работников, — Зоя Федоровна тронула его за локоть и повела к буммашине. — Тут одного желания начальства мало. Давай-ка лучше посмотрим качество бумаги, а то вон контро­лер ОТК Олимпиада Ивановна Бутенко уже прибежала из лабо­ратории, вишь, чего шумит. Сей­час нам достанется на орехи.

В знак солидарности со своим товарищем М. Е. Воробьев по­придержал В. Г. Елисееву и об­ратил на нее долгий вопрошаю­щий взгляд, ожидая конкретного отвеа: когда все-таки достигнем проектного потолка? Но не дож­дался.

— У вас ко мне дело? — Спро­сила Валентина Григорьевна, де­лая какие-то пометки в записной книжке.

— Гм, конечно. То есть, если рассуждать логически, то... — мысль на этом иссякла, и Максим Егорович, ища выход из неловко­го положения, поднял с пола обрывок конденсаторной бумаги, многозначительно произнес: — Вот она какая, бумага-то. Гля­деть вроде не на что, дунь — рассыпится. А делов с ней сколь — всю фабрику перетрясли, — и ус­мехнувшись чему-то, добавил: — Помнится, дочка, ты мне толкова­ла насчет ентой бумаги. Пролете­ло с той поры, считай, годков три­надцать, а то и боле.

— Толковала, Максим Егоро­вич, грех вспоминать, — вдруг раскатилась смехом Валентина Григорьевна. — Давненько было.

— Оно, конечно, молодо-зеле­но. И я тогда, признаться, ничего не понял по старческой слабос­ти ума.

— Где там, я и сама толком не разумела. Попадись сейчас мне такой вопрос, совсем другое сказала бы.

— А ты скажи, дочка, непремен­но, скажи людям, какую важную бумагу доверено им выпущать для всего нашего народного хо­зяйства.

Валентина Григорьевна остано­вила взгляд на накатчике бума­ги, который легким прикосновени­ем руки по-хозяйски ощупывал вращающийся и быстро растущий рулон, подумала: «В самом деле, что сказала бы о нашей бумаге? Интересного так много. Толщина ее всего-навсего 8-30 микрон, а ведь прекрасный изолятор — вы­держивает электрическое напря­жение до 380 вольт. А если положить ее в несколько слоев? Пото­му и требования к ней очень вы­сокие, особенно к чистоте по токопроводящим частицам, по хи­мическому составу — с незначи­тельным содержанием солей, по физическим свойствам; растяни ленту на семь с половиной кило­метров — только тогда она ра­зорвется...».

— Доброе слово завсегда у людей добрым делом отзывается, — продолжал   М. Е. Воробьев.

— Взять, к примеру, того же На­зарова Ивана Алексеевича. Со­вестно старому, что своя фабрика позади других тащится, вот об скоростях он и печется. Задай ему задачку, как накрутить эту скорость, живо мозговать станет. И не один он, всей артелью нава­лимся.

Разговоры на эту тему зачас­тили на фабрике. То на партий­ном, то на профсоюзном собра­нии поставят вопрос о необходи­мости сжать время, отпущенное на освоение новых мощностей, а затем идти дальше, все более на­ращивая объемы производства. Зарождалось движение, которое займет у успенских бумажников шестидесятые и семидесятые го­ды, потребует не меньших усилий, чем сама реконструкция. Се­годня, с высоты времени, легче судить, какой год считать исто­ком — 1965-й, когда началось ге­неральное наступление на техни­ческое переоснащение фабрики, или 1954-й, когда был обретен первый горький опыт освоения выпуска конденсаторной бумаги. Суть дела, разумеется, не в пальме первенства —  славу добудут и поделят все поровну, тут воп­рос принципа: достаточно ли энер­гично взялись успенцы за овладе­ние новой техникой и техноло­гией? Определенный и самокри­тичный ответ даст собрание пар­тийно-хозяйственного актива фаб­рики. Но это произойдет чуть позже. А сейчас... Сеточники пришпоривают: «Наддать скорос­тей!». Отделочники осаживают: «Куда гнать-то? Мы и так на пре­деле робим».

Слышат все это руководители фабрики, а ответа дать пока не могут. На последнем совещании у директора Ф. Л. Макарова как будто бы договорились заменить часть морально устаревшего, оборудования и провести смотр резервов производства.

(И.Е. Лоза, «Дети свободы», газета «Знамя труда» 27 декабря 1986 года, №155. Продолжение следует. Начало в № 142),