УСКОРЕНИЕОтошел жаркий день, но не сразу сдался на милость остудной ночи; еще долго, до поздних сумерек дышали жаром и металлическая арматура, и стены новой кирпичной кладки, и штабеля свеженапиленных досок, распространяя по стройплощадке смешанный запах извести и смолистой сосны. Луч прожектора высвечивал в темноте контуры двухэтажного здания, и оттого оно выглядело сейчас внушительно. По обыкновению после рабочего дня Анатолий Николаевич неторопливо совершал обход строящихся объектов. Ему, прорабу фабричного ОКСа, эти минуты нужны были не только для того, чтобы подвести итог и наметить дальнейший план действий, нет, они доставляли ему тайную радость — взглянуть на сотворенное как бы со стороны. Точно так художник, отойдя на шаг от мольберта, строго и вдумчиво всматривается в свое произведение. Почти готов к сдаче в эксплуатацию многоквартирный дом с набором бытовых удобств. Первый в поселке. А рядом вычерчены квадраты бетонных фундаментов под такие же дома. «Вот тебе и Успенка. Кто бы мог подумать? Кондовая глушь, царский кордон в каторжном краю преобразился, считай, на глазах одного поколения людей», — занятый такими мыслями, Анатолий Николаевич ускорил шаг, забыв об усталости. Легкий порыв ветра принес бодрящую свежесть со стороны фабричного пруда. На памяти пришел почему-то день десятилетней давности. Вот он, парнишка в зеленой гимнастерке, заправленной широким солдатским ремнем, стоит навытяжку перед начальником кадров с заявлением о приеме на стройку. — Топографом был в армии? Значит, умеешь делать нивелировку, разбивку местности. — Так точно! — И со строительным делом знаком? — Самую малость… — Что ж, принимай бригаду, товарищ Назаров. Через год его перевели в мастера, а еще год спустя — в прорабы. Быстро? Да. Реконструкция вела свой особый отсчет времени. Вспомнились и штурмовые дни на главном корпусе фабрики. Бригада каменщиков под руководством Александра Буйнича и Петра Карова возводит стены ролльного отдела для первой и второй бумагоделательных машин. Тут же бригада арматурщиков Ивана Прокопьевича Буторина выполняет перекрытие из монолитного железобетона. Включились в работу и плотники во главе с Константином Алексеевичем Рыловым. Их задача — изготовить всю технологическую посуду отдела: бассейны набухания массы, роллы. ...Еще два памятных события. Ноябрь 1961 года - буммашииа № 1 дала первую продукцию. Апрель 1962 года — пущена в эксплуатацию буммашина № 2, последняя из четырех. И сегодня необычный день. Директор Макаров Флегонт Александрович вызвал его на беседу. —- Кое-кто полагает, что с окончанием реконструкции фабрики строителям нечего делать тут. А что вы скажете, товарищ Назаров? — Встретил его вопросом директор. — Полагаю, что рано нам удочки свертывать. Сделана лишь половина дела — увеличены производственные мощности. На очереди строительство жилья, школы, клуба, больницы и других объектов, каких недостает успенцам. — Вот видите, Анатолий Николаевич, а ваш предшественник считал, что теперь прекратится всякое финансирование и отпуск фондов на стройматериалы, а следовательно и строить невозможно. — Что значит — «предшественник»? — С данной минуты вы являетесь начальником ОКСа, товарищ Назаров. Принимайте руководство и за работу. Сколько замечательных дат, событий, поступков вобрала в себя реконструкция! В другую пору этого хватило бы, наверное, на добрую сотню лет. Анатолий Николаевич остановился у плотины пруда и долго смотрел на водный простор, будто хотел что-то высмотреть там, в темнеющей дали, где породнились навеки три речушки Айба, Катырла и Никитка. Свежий ветерок поднял рябь на воде, приветливо замигали отражением фабричных огней гребешки ближних волн и ласково плескались о бревенчатую стенку плотины. От лодки, что покачивалась на волнах за крутым изгибом пруда, тихо доносилась песни. ...Дни и ночи гудит, не смолкая, главный корпус фабрики своим неизменно напряженным рабочим гулом. Неутомимые трудяги-электромоторы приводят в движение бесконечную сетку буммашины, одетую в сукно заботливой рукой своего хозяина — сеточника, а поверху плывет и плывет рекой бумажная масса, растекаясь по гладкой поверхности. Содрогается всем телом колосс-агрегат, когда валы его ненасытного пресса заглатывают бумажное полотно и выжимают его досуха; завершают всю эту громоздкую и удивительно согласованную работу сушильные камеры, выдавая готовую бумагу для наката в рулон. Привычная картина. Но монотонный, ровный шум машины ни на минуту не усыпляет бдительности сеточника Ивана Алексеевича Назарова. Чуткий слух его улавливает малейшее отклонение от нормы и настораживает. Чу, в машине послышался писк — знать, сосунная часть повредилась, возможен прокол в бумаге: зашипела, сердито заурчала — надо проверить повысился ли подогрев воды, а может грязь на сетке замешалась. Все услышит и заприметит старый сеточник и вовремя устранит неполадку. Успеет и в ролльный отдел сбегать; как там с приготовлением массы; то к каландровщику: хорошо ли идет бумага; то к резчику с вопросом: будет сменный план пли нет? От сушильщика вовсе не отстает, только и твердит: «Гляди в оба!». У входа в машинный зал остановились мастер Зоя Федоровна Мизер и начальник смены Валентина Григорьевна Елисеева. Завидев их, Назаров поспешил навстречу: — До какой поры будем держать машину на малых скоростях? — Выпалил впопыхах. — Этак нам долго придется добираться до проектной мощности. Говорят, на Малинской фабрике держат скорость за 50 метров в минуту, на «Коммунаре» — и того больше, а у нас все 30 да 40. Шевелить мозгой надо, товарищи начальство. — А ты, Алексеич, когда чем доволен бывал? — Прервал запальчивого сеточника выпавший невесть откуда Максим Егорович Воробьев. — Все тебе неймется, все немогется. Взял бы уж сам и придумал что-нибудь такое. На общую пользу. — Не встревай, Егорыч, У меня сурьезный разговор. — Правильно, Иван Алексеевич, надо ускорять освоение новых мощностей. И это действительно общая задача — и рабочих, и инженерно-технических работников, — Зоя Федоровна тронула его за локоть и повела к буммашине. — Тут одного желания начальства мало. Давай-ка лучше посмотрим качество бумаги, а то вон контролер ОТК Олимпиада Ивановна Бутенко уже прибежала из лаборатории, вишь, чего шумит. Сейчас нам достанется на орехи. В знак солидарности со своим товарищем М. Е. Воробьев попридержал В. Г. Елисееву и обратил на нее долгий вопрошающий взгляд, ожидая конкретного отвеа: когда все-таки достигнем проектного потолка? Но не дождался. — У вас ко мне дело? — Спросила Валентина Григорьевна, делая какие-то пометки в записной книжке. — Гм, конечно. То есть, если рассуждать логически, то... — мысль на этом иссякла, и Максим Егорович, ища выход из неловкого положения, поднял с пола обрывок конденсаторной бумаги, многозначительно произнес: — Вот она какая, бумага-то. Глядеть вроде не на что, дунь — рассыпится. А делов с ней сколь — всю фабрику перетрясли, — и усмехнувшись чему-то, добавил: — Помнится, дочка, ты мне толковала насчет ентой бумаги. Пролетело с той поры, считай, годков тринадцать, а то и боле. — Толковала, Максим Егорович, грех вспоминать, — вдруг раскатилась смехом Валентина Григорьевна. — Давненько было. — Оно, конечно, молодо-зелено. И я тогда, признаться, ничего не понял по старческой слабости ума. — Где там, я и сама толком не разумела. Попадись сейчас мне такой вопрос, совсем другое сказала бы. — А ты скажи, дочка, непременно, скажи людям, какую важную бумагу доверено им выпущать для всего нашего народного хозяйства. Валентина Григорьевна остановила взгляд на накатчике бумаги, который легким прикосновением руки по-хозяйски ощупывал вращающийся и быстро растущий рулон, подумала: «В самом деле, что сказала бы о нашей бумаге? Интересного так много. Толщина ее всего-навсего 8-30 микрон, а ведь прекрасный изолятор — выдерживает электрическое напряжение до 380 вольт. А если положить ее в несколько слоев? Потому и требования к ней очень высокие, особенно к чистоте по токопроводящим частицам, по химическому составу — с незначительным содержанием солей, по физическим свойствам; растяни ленту на семь с половиной километров — только тогда она разорвется...». — Доброе слово завсегда у людей добрым делом отзывается, — продолжал М. Е. Воробьев. — Взять, к примеру, того же Назарова Ивана Алексеевича. Совестно старому, что своя фабрика позади других тащится, вот об скоростях он и печется. Задай ему задачку, как накрутить эту скорость, живо мозговать станет. И не один он, всей артелью навалимся. Разговоры на эту тему зачастили на фабрике. То на партийном, то на профсоюзном собрании поставят вопрос о необходимости сжать время, отпущенное на освоение новых мощностей, а затем идти дальше, все более наращивая объемы производства. Зарождалось движение, которое займет у успенских бумажников шестидесятые и семидесятые годы, потребует не меньших усилий, чем сама реконструкция. Сегодня, с высоты времени, легче судить, какой год считать истоком — 1965-й, когда началось генеральное наступление на техническое переоснащение фабрики, или 1954-й, когда был обретен первый горький опыт освоения выпуска конденсаторной бумаги. Суть дела, разумеется, не в пальме первенства — славу добудут и поделят все поровну, тут вопрос принципа: достаточно ли энергично взялись успенцы за овладение новой техникой и технологией? Определенный и самокритичный ответ даст собрание партийно-хозяйственного актива фабрики. Но это произойдет чуть позже. А сейчас... Сеточники пришпоривают: «Наддать скоростей!». Отделочники осаживают: «Куда гнать-то? Мы и так на пределе робим». Слышат все это руководители фабрики, а ответа дать пока не могут. На последнем совещании у директора Ф. Л. Макарова как будто бы договорились заменить часть морально устаревшего, оборудования и провести смотр резервов производства. (И.Е. Лоза, «Дети свободы», газета «Знамя труда» 27 декабря 1986 года, №155. Продолжение следует. Начало в № 142), |