ВОЗРОЖДЕНИЕ

Летом 1884 года в Заводо-Успенку пожаловал тарский купец Алексей Щербаков. Его привела сюда жажда открыть большое дело. Чутье подсказывало, что давно заброшенный винокуренный завод, на продажу которого трижды за последние годы назна­чались торги, но не находилось охотников, может послужить пре­красной базой для развертывания нового производства — писчей бумаги. Благо, промышленная конкуренция в Западной Сибири еще не захватила эту отрасль. Огромные лесные массивы, могу­щие служить исходным сырьем для будущей фабрики, а также большая незанятость населения прибавили уверенности купцу.

Неторопливо обследовав завод, пруд и прилегающие к нему ок­рестности, побеседовав с местны­ми властями и мужиками, дабы разузнать их настроения, Щерба­ков пришел к решению строить фабрику. Однако на это понадо­бятся деньги, и немалые. Вернее будет начинать вкупе с состоятельными людьми. Кого же взять в компаньоны, чтоб поверили в его предприятие и раскошелились пощедрее? Долго искать не при­шлось. Купцы братья Айтыкины явились первыми со своим пред­ложением, следом за ними купец Смолин и другие.

Промышленное товарищество Алексей Щербаков и Компания купило винокуренный завод со всеми принадлежащими ему по­стройками: хлебными складами, мельницей, конторой, управленчес­кими домами и заводским прудом. Для строительства писчебумажной фабрики выбрали площадку на берегу пруда. Объявили о найме рабочих в Заводо-Успенке и ближних деревнях. Эта весть без­мерно обрадовала крестьян, осо­бенно малоземельных, и кустарей. Люди видели в фабрике свое спа­сение.

У здания конторы, где велась запись рабочих, собралась огром­ная толпа. В глазах людей светилась надежда. Сюда непрерывно прибывали на телегах крестьяне из разных деревень и допытыва­лись у местных:

— Ну, как хозяин — добрый мужик?

— Алексей-то Игнатич? Свой. С кажным по рукам, по имени и отчеству величает. Знать, срабо­таемся.

— А насчет заработка что су­лит?

— Кому как. На подряде — одно, на сдельщине — другое. Ежели мастеровой, то поболе по­ложит.

Все ладно было людям, лишь бы скорей начать.

Строительством руководил ин­женер по имени Аполлон Иванович, вызванный хозяином из Екатеринбурга. Мужикам он сразу поглянулся: расторопный, толковый, обходительный. Никогда не покри­чит, не обругает, а стребует сде­лать все, как положено.

Одни готовили кирпич разных сортов. Глину брали в двух мес­тах: на горе и у кладбища, что в километре с юго-западной сто­роны Успенки. Сырец складывали и просушивали в специально отстроенных сараях, потом обжига­ли. Другие в это время вели зем­ляные работы: снимали верхний слой грунта до полутора мет­ров, который был сырым из-за близости воды, а потом копали траншеи для закладки фундамен­та под главный корпус фабри­ки. Фундаменты клали из серо­го дикого камня. Такую гору земли переворотили, и все вруч­ную — лопатами. Когда дело до­шло до кладки кирпичных стен, повеселее стало.

Но вот опять загвоздка: как поставить вытяжную трубу? Мяг­кая болотистая почва вызывала опасение за устойчивость 38-мет­ровой трубы. Поэтому пришлось рыть под нее глубокий котлован — до семи метров, забивать сваи в шпунт и уж тогда клали фун­дамент. Кирпич на кладку трубы шел особый, самый крепкий. Что­бы каменщикам подниматься вверх и подносить материалы, установили винтовые леса. Не до­жидаясь, пока будут построены корпуса цехов, большая группа мастеровых клепала паровые кот­лы, ремонтировала старое завод­ское оборудование. Вскоре привезли три тряпковарочных котла, другие машины.

Фабрику построили за три года, а в 1888 году она дала пер­вую продукцию — оберточную бумагу. По летописи, что велась Успенской церковью, известно, что бумага вышла недоброкачест­венная. Это н попятно: на произ­водстве не хватало хороших спе­циалисток. К тому же вырабаты­вали бумагу из дерева (20 про­центов), остальная часть сырья - тряпки, которые доставляли из   окрестных  деревень,  вымени­вая на детские игрушки.

Ткани сортировали на восем­надцать номеров, учитывая их цвет, толщину и чистоту. На верхнем этаже амбара резали тряпки с помощью литовок на ленточки, а внизу сортировали и складировали в корзины. Эту трудную и вредную для здоровья работу выполняли в основном женщины. Одна из сортировщиц рассказывает:

«С молодости я работала в этих амбарах. Окружишь себя корзи­нами и с утра до вечера трясешь пыль из тряпья. Наполнишь кор­зину, взвалишь за спину и та­щишь к весовщику для учета. А весовщик норовит обмануть: ему тут нажива.

Рабочий день у нас начинался в 5 часов утра и кончался в 7-8 часов вечера, а если с вечеровками, то и до 10 часов. Старались, ведь хотели побольше зарабо­тать. И хоть сдельщина, все равно получали гроши — по два-три рубля в половину месяца. Прито­мишься и чуть замешкаешься — начальник тряпичного амбара Максимьян Дарилыч Морев уже тут и учиняет тебе разнос. Не человек, а цепной пес».

Хозяева фабрики охотно нани­мали женщин и даже 12-летних детей, труд которых ценился дешево. Видать, велика была выго­да им, если мужчинам платили за одну смену 30-50 копеек, жен­щинам по 20-40, а подросткам по 5-10 копеек.

Фабрика работала в две смены, по двенадцать часов каждая.

Стремясь выжать из предприятия побольше прибылей и скорее оку­пить расходы, вложенные в строи­тельство, Щербаков все больше усиливал эксплуатацию рабочих, ущемлял их в заработке и совсем не беспокоился об охране труда. Машины не имели ограждений, поэтому участились случаи уве­чий, а некоторые со смертельным исходом. Чтобы не вызвать гнев людей, Щербаков установил ин­валидам труда пособие — 7 руб­лей в месяц. Но это не спасло его. Рабочие начали понимать «доброго».

— На ласковое слово не поску­пится и обнимет — не погнуша­ется мужика. Только объятия его, что удавка, — говорили теперь про Щербакова.

Недовольство росло. В Заводо-Успенке вдруг разразились массо­вые заболевания. Прибывшая по этому случаю комиссия установи­ла, что причиной тому являются нечистоты, выбрасываемые в реч­ку Бардянка, а из нее в речки Малая и Большая Балда, откуда население пользовалось водой. Од­нако предприниматели не взяли это во внимание.

Товарищество Щербаков и Ком­пания преуспевало. Годовое про­изводство бумаги достигло «по­толка» — 250 тысяч рублей. Продукцию сбывали в Екатерин­бург, на Ирбитской ярмарке, в Тюмени, Тобольске, Томске, Ир­кутске. Фабрика приносила при­были.

Но взлет был и началом зака­та всего предприятия. Компания все чаще сталкивалась с недостат­ком сырья для фабрики. Оголи­лись от леса окрестности села и бывшие казенные дачи. Добыть каждый кубометр древесины, каж­дый пуд тряпок становилось сложнее и дороже. Фабрика ста­ла работать с перебоями, бумага шла некачественная, что затруд­няло ее сбыт. Убытки, долги и просроченные платежи росли те­перь, как снежный ком. С одной стороны на Щербакова наседали кредиторы: пора, мол, расплачи­ваться. С другой — члены това­рищества: или давай наши проценты от прибыли, или мы выходим из компании. К внутренним раздорам добавилась внешняя конкуренция. На Урале и в Западной Сибири повыраста­ли бумажные фабрики промыш­ленника 

И. Е. Ятеса.

13 ноября 1899 года Успенская бумажная фабрика была останов­лена. Товарищество постановило произвести ликвидацию дела или передать фабрику в другие руки. Созданный так называемый ликвидком по изысканию средств для оплаты кредиторов объявил о банкротстве Щербакова и назна­чил торги на продажу фабрики. Но торги не состоялись: на них никто не явился. Все, что можно было, компания продала и рас­считалась с кредиторами по 10 копеек за рубль. По этому пово­ду уездная тюменская газета раз­разилась хохотом, поместив кари­катуру: прогоревший в деле ку­пец Щербаков вылетел в трубу.

5 октября 1985 г. № 120.