Успенская бумажная фабрика в 1917-1928 гг.: от революции до индустриализации.


Настоящее исследование посвящено истории Успенской бумажной фабрики (ныне – с. Заводоуспенское, Тугулымского района, Свердловской области) в период с 1917 по 1928 гг. Речь идёт об одном из ведущих предприятий края и крупнейшей бумажной фабрике Сибири. Основанная в 80-х гг. XIX в. тарским купцом 1-й гильдии А.И. Щербаковым на базе одного из четырёх каторжных винокуренных заводов Тобольской губернии, фабрика впоследствии перешла в руки семейства английских подданных по фамилии Ятес. К 1917 г. это было передовое предприятие, выпускавшее широкий ассортимент бумажной продукции, распространявшейся по всей стране.
В июле 2001 г. состоялась организованная ТОКМ историко-бытовая экспедиция «Сибирская каторга», целью которой стало комплектование материалов по истории каторги и бумажной фабрики в с. Заводоуспенское. Собранные сведения и материалы существенно дополнили информацию, полученную из литературы и архивных источников.
Хронологические рамки исследования обусловлены тем, что именно в 1917-1928 гг. происходил напряжённый поиск моделей экономического развития страны, способов управления экономикой, итогом которого стало создание централизованной административно-командной системы. Эти поиски нашли своё отражение в судьбе Успенской бумажной фабрики.
Историография вопроса крайне незначительна. Ряд публикаций, посвящённых первым десятилетиям истории фабрики, принадлежит тарскому исследователю А.А. Жирову[1]. Однако автор рассматривает предприятие лишь в качестве одного из объектов собственности тарских купцов Щербаковых, которым собственно и посвящена эти исследования. Публикации, рассматривающие период кон. XIX – нач. XX вв., когда фабрика принадлежала семейству Ятес, нам неизвестны. Интересующий нас период достаточно полно освещён в историко-публицистической работе заводоуспенского краеведа-любителя И.Е. Лозы «Очерки и воспоминания из истории села Заводоуспенского»[2]. Однако использование этого исследования требует крайне строгого критического подхода, поскольку об источниках автора при отсутствии каких-либо ссылок в самой работе судить сложно, а ошибки и неточности выявлялись нами неоднократно. С уверенностью можно сказать лишь то, что И.Е. Лоза широко использовал воспоминания современников, по большей части записанные им самим в период его проживания в селе (1950-1980-е гг.).
Источниковой базой нашего исследования послужили документы тюменских архивов – ГАТО и ГАСПИТО, а также тюменская периодическая печать того времени – газеты «Трудовой набат»[3] и «Красное знамя»[4]. Нами был использован широкий круг источников, связанных не только с фабрикой (фонды Тюменского ГСНХ, Тюменского Промкомбината, Сибирской писчебумажной фабрики № 42 и др.), но и с жизнью села, деятельностью партийной ячейки.
Сведения о жизни села и фабрики в 1917-1918 гг. крайне скудны и отрывочны. Имеющаяся в нашем распоряжении информация почерпнута главным образом из работы И.Е. Лозы. По сведениям последнего, о свершившейся революции успенцы узнали в феврале 1917 г. от волостного урядника Сарончина, прибывшего в село. Вскоре после этого рабочие, возглавляемые местными активистами Ф.И. Назаровым, В.С. Соколкиным, В.И. Солдатовым и В.Н. Устиновым, выдвинули ряд требований к владельцу фабрики Вальтеру Ивановичу Ятес, включая: повышение расценок сдельщикам и заработной платы всем женщинам в полтора раза и установление восьмичасового рабочего дня. Соответствующая петиция была направлена в главную контору фирмы, располагавшуюся в Екатеринбурге. По сведениям автора, требования были приняты.
В мае 1917 г. состоялся общий сельский сход, на котором обсуждался вопрос о компенсации за поля и сенокосные угодья крестьян, расположенные на Бабарынке и ежегодно затоплявшиеся во время весенних паводков, сдерживаемых фабричной плотиной. Участники схода потребовали от Ятеса выплатить крестьянскому обществу единовременную компенсацию в размере 1500 руб., а также выплачивать 500 руб. ежегодно. Удовлетворить эти претензии владелец фабрики отказался и вопрос был решён положительно лишь после вмешательства уездного земельного комитета[5].
Вероятно, противостояние между рабочими и владельцем фабрики продолжалось в течение всего 1917 г. – вплоть до национализации предприятия в начале 1918 г. О событиях того времени нам известно лишь то, что 8 октября 1917 г. состоялась забастовка, участники которой требовали увеличения заработной платы[6]. В начале 1918 г. в селе была создана ячейка РКП(б), членами которой стали рабочие А.П. Васильев, А.С. Коневский, Н.А. Ильин, Д.Н. Медведев и П.В. Кондратьев. В апреле-мае 1918 г. большевики захватили власть на территории большей части Тобольской губернии. Однако 25 мая вспыхнул мятеж белочехов и уже 20 июня Тюмень перешла в руки белых. Весь этот период фабрика, по-видимому, продолжала работать.
28 декабря 1918 г. на основании декрета ВЦИК от 14.11.1917 г., предусматривающего введение рабочего контроля на промышленных предприятиях, был избран первый фабричный комитет, в состав которого вошли: А. Насонов (председатель), Ф.И. Назаров, В.И. Солдатов, В.С. Соколкин и В.Н. Устинов. Фабком имел право устанавливать минимальные нормы выработки, контролировать весь процесс производства, финансы предприятия и сбыт продукции. Его решения носили обязательный характер для владельца фабрики. Ятес, присутствовавший 28 декабря на общем собрании, демонстративно покинул его, отказавшись признать нововведения. Аналогичную позицию заняла главная контора фирмы. В результате 1 января 1919 г. фабком вынужден был обратиться за поддержкой к Совету рабочих, солдатских и крестьянских депутатов г. Тюмени. Крайне сложно судить о том, с чем мы имеем дело – ошибся ли И.Е. Лоза в датировке событий, либо в их трактовке, поскольку всё это время территория края находилась под властью белых и, соответственно, о каких-либо советах и их депутатах не могло быть и речи. Мы приводим эти сведения лишь как факт историографии, заслуживающий внимания, но требующий дополнительной проверки и анализа.
В это время Ятес повышает цены на бумагу, скрыв это от фабкома. Однако вскоре это стало известно и представители последнего потребовали соответствующего увеличения заработной платы. Конфликт был разрешён в пользу рабочих лишь после вмешательства уездного Совета, направившего на фабрику трёх своих представителей.
Имеются сведения о том, что в этот период фабрика столкнулась с серьёзными проблемами в снабжении. Многочисленные тяжбы с поставщиками не давали результатов.
В марте 1919 г. Ятес ужесточил режим работы, введя 12-часовой рабочий день и ряд репрессивных мер. Особенное недовольство рабочих вызывало жестокое обращение со стороны представителя Военно-Промышленного комитета инженера Шишко (Лоза называет его директором фабрики, назначенным ВПК), а также действия Лицеванова, Буторина и ряда др., подозревавшихся ими в шпионаже. 11 марта (по данным Лозы – 13 марта) состоялось общее собрание, на котором обсуждались эти вопросы и были избраны делегаты для отправки в Тюмень. Однако они так и не попали в город, где 13 марта вспыхнуло восстание мобилизованных. Вероятно, слухи об этом событии, дошедшие до села, породили у рабочих уверенность в скором падении колчаковского режима. «На фабрике пошли разговоры: Завтра здесь наша власть будет», - вспоминает участник тех событий[7].
Обеспокоенный таким развитием событий Ятес отправил телеграмму в Екатеринбург, о содержании которой мы можем судить по фотокопии, опубликованной в газете «Красное знамя» в 1927 г.: «Британскому консулу Престову. Рабочие переходят всякие границы и нет возможности дальше вести спокойно нормальную работу, ежедневные угрозы и невыносимые приёмы, прошу содействия и охраны фабрики и жизни. Ятес»[8]. Утром 18 марта (по другим данным – 15 марта[9]) в село прибыл карательный отряд из 150 чел. под командованием офицера Зверева, сына зажиточного крестьянина из владения Ятес в д. Чёрная Речка. В тот же день, после арестов, произведённых по списку, составленному Ятесом и Шишко, задержанные были отправлены в Тюмень. За окраиной села трое активистов – секретарь продовольственного союза А. Насонов, член правления Д.Н. Иванов и рабочий Медведев были расстреляны[10].
Несмотря на все политические и экономические потрясения фабрика продолжала работать вплоть до 7 июня 1919 г., когда она была остановлена владельцем в связи с началом полевых работ и необходимостью мелкого ремонта. 16 июня Ятес покидает Заводоуспенское и отправляется в Омск, откуда уже не возвращается. Сложно судить о мотивах этой поездки, но у нас нет оснований полагать, что это было бегство. Красные войска находились ещё достаточно далеко. Мы не располагаем точной информацией о времени смены власти в селе, однако Лоза явно ошибается, утверждая, что красноармейцы вошли в Заводоуспенское в июне 1919 г.[11] Судя по всему, это произошло примерно в то же время, что и захват Тюмени, то есть около 8 августа. В пользу этого свидетельствует и датированный 4 августа документ – акт о приёмке подпоручиком штаба 2-й Сибирской армии Лебедевым и прапорщиком того же штаба Паюсовым, на основании предписания Вр. И. Д. Начальника штаба 2-й Сибирской армии от 1 августа за № 5084, бумаги на сумму 222 428 руб. 30 коп. от И.Д. Управляющего фабрикой Наследников И.Е. Ятес Роберта Ивановича Яуэрник[12].
Кроме того, в отчёте, составленном сотрудником Тюменского СНХ Касьяновым по результатам произведённого им 1-2 сентября 1919 г. обследования фабрики, говорится, что Ятес именно «выехал», а отнюдь не бежал и «по сие время не возвращается». Исполнять дела управляющего на время отсутствия он назначил вышеназванного мастера Р.И. Яуэрник.[13] Вероятнее всего, владелец фабрики отправился в Омск за ранее заказанными им сетками и сукнами, необходимыми для проведения предстоящего ремонта. Нам известно, что такой заказ существовал, поскольку в декабре того же года три представителя фабрики были делегированы на поиски этих материалов в Омск, но смогли установить лишь то, что сукна и сетки при отступлении белых были погружены и отправлены в Читу[14].
Лето 1919 г. фабрика бездействовала. Как уже было сказано выше, 1-2 сентября её обследовал представитель Тюменского СНХ, по отчёту которого мы можем судить о состоянии предприятия на тот момент и отношению властей к перспективам её использования. Касьянов сообщил, что фабрика находится в полной исправности и готова к пуску, поскольку накануне её остановки Ятесом оборудование было частью отремонтировано, частью заменено на новое и более совершенное. В таком же состоянии находились существовавшие при фабрике: древесно-массный завод, паровая двухпоставная раструсно-мукомольная мельница и лесопильная рама со вспомогательным мотором. Сырья и материалов (сеток, сукон и пр.) было достаточно для работы фабрики на протяжении 1,5 месяцев, древесно-массный завод был обеспечен сырьём на год и нуждался лишь в получении 52 дымогарных труб и 1-2 фильтрованных сукон. Фабрика отапливалась дровами и частично хворостом. Электрическое освещение всех фабрично-заводских зданий и квартир служащих обеспечивали 2 динамомашины и около 10 моторов.
Касьянов приводит интересные данные о режиме работы фабрики в последние месяцы перед остановкой. На предприятии трудилось от 370 до 430 постоянных рабочих различных категорий, на разделке дров – до 200 чел. Работали в три смены при восьмичасовом рабочем дне, без остановки на обед. Рабочие-подёнщики получали от 16 до 22 руб., служащие – от 400 до 700 руб. при готовой квартире, освещении и отоплении. На работу принимались подростки с 13 лет. Все рабочие жили в своих квартирах, жильём от фабрики пользовались лишь некоторые служащие: кассир, материальный и поккамерный мастера, мастер –  заведующий мельницей и один из ночных смотрителей.
Около половины постоянных рабочих вели крестьянское хозяйство, хотя и в ограниченных размерах. Продукты питания по большей части приобретались на местном рынке, куда они доставлялись крестьянами Тюменского и Ялуторовского уездов. Ятес обычно заранее приобретал хлеб, мука из которого позднее продавалась рабочим по низкой цене. Принадлежавшая ему паровая мельница вырабатывала в сутки от 400 до 600 пудов муки простых сортов, рабочие при размоле также получали скидку.
При фабрике имелись: созданный за счёт владельца и хорошо оборудованный приёмный покой из 5 комнат с постоянным фельдшером и приезжающим уездным врачом, а также бесплатная библиотека-читальня из 1300 книг. Отмечается также наличие приспособленного для народного театра здания, вместимостью до 200 чел., с галереей, партером и танцевальным залом с буфетом без крепких напитков. На момент обследования театр был закрыт.
В кассе к 1-2 сентября находилось 40 386 руб. 94 коп. Главный мастер Яуэрник и др. служащие показали, что 18 июля, вскоре после отъезда владельца и управляющего фабрики, кассиром Ясенским было похищены из кассы и распределены между служащими, также готовившимися к эвакуации, 42 тыс. руб. Из них 10 тыс. руб. так и не удалось возвратить.
Накануне закрытия фабрика вырабатывала все сорта бумаги за исключением гильзовой. Продукция предприятия реализовывалась через разветвлённую сеть складов в Екатеринбурге, Тюмени, Томске и Ирбитской ярмарке и, если в мирное время вследствие развитой конкуренции порой возникали сложности со сбытом, то с развитием военных действий раскупался даже производственный брак. Чистая прибыль составляла 350 тыс. руб.
По оценкам Касьянова, чистая прибыль от работы фабрики на одной бумажной машине могла составить до 400 тыс. руб. в месяц. На момент обследования фабрика бездействовала, из персонала остались лишь служащие, сторожа и конюх, ухаживающий за 8 лошадьми Ятеса – всего 43 чел.[15]
В подчинение какого органа перешла фабрика в советское время определить на первый взгляд несложно – во всех документах фигурирует Уральское управление государственными предприятиями бумажной промышленности (Уралбум). Сложнее выяснить момент передачи фабрики в ведение государства. В одном из документов утверждается, что это произошло 15 июля 1919 г. Здесь же указывается, что с этого времени предприятие подчинялось Уралбуму[16]. Сложно судить, с чем мы имеем дело – ошибкой в датировке, допущенной составителем документа в 1925 г., либо же фабрика действительно была заочно национализирована и передана в ведение названной организации – до повторного установления на этой территории Советской власти. Во всяком случае, 21 сентября предприятие возобновило работу именно по указанию прибывшего из Москвы представителя Главного управления государственными предприятиями бумажной промышленности (Главбума) Ковальского (в документе фамилия написана неразборчиво, возможно – Ковалевского).
Из этого же документа мы узнаём, что с момента пуска фабрика перешла в распоряжение химбумажсекции Екатеринбургского СНХ[17]. В то же время из протокола № 19 заседания Тюменского губернского экономического совещания (ГубЭКОСО) от 14.11.1921 г. следует, что на тот момент фабрика находилась в ведении Тюменского СНХ[18].
Сразу после национализации на основании инструкции № 10 Главбума было создано заводоуправление, как местный орган Главбума, коллегиально руководящий всей деловой жизнью фабрики в пределах утверждённых смет и плана деятельности. Треть членов заводоуправления выделялись из своей среды фабкомом, с которым оно должно было поддерживать тесную связь, две трети назначались Главбумом. Во главе заводоуправления стояли избираемые им председатель и заместитель. Один из членов этого органа назначался Главбумом на должность управляющего фабрикой, который выступал в роли исполнителя заданий Главбума и заводоуправления и обладал распорядительными правами в производственно-технической сфере[19]. Управляющим Успенской фабрикой стал большевик Григорий Решунов, имя которого сегодня носит одна из улиц посёлка. Фабком возглавил Пётр Черкасов[20].
Однако уже 6 декабря бумагоделательный цех был остановлен по причине отсутствия сеток и смазочных веществ. 12 февраля 1920 г. по тем же причинам остановился древесно-массный завод. Рабочие были отправлены на другие работы, главным образом, на заготовку дров для нужд фабрики. Сообщается, что часть персонала была переведена на социальное обеспечение, так как не могла принять участие в лесозаготовках «за неимением у них обуви и одежды»[21]. Делегированные 21 марта в вышестоящие органы представители фабрики, вернулись с известием, что в ближайшее время проблема будет решена - «фабрика поставлена на первую очередь по снабжению»[22]. Серьёзность намерений Уралбума по возобновлению работы предприятия подтверждается также наличием производственного плана фабрики на 2-е полугодие 1920 г.[23]
Бумажная промышленность, имевшая большое экономическое и политическое значение, подлежала милитаризации. О том, насколько строгим был контроль над работой отрасли, говорит распоряжение Главбума от 29.11.1919 г., согласно которому заводоуправления бумажных фабрик должны были ежедневно отправлять в центр суточные рапорты о состоянии дел на предприятии[24].
В условиях острого товарного дефицита, характерного для периода военного коммунизма, многие предприятия вынуждены были прибегать к натуральному обмену своей продукции, главным образом на продукты питания. Осуществление подобных операций на предприятиях отрасли было запрещено постановлением Главбума от 19.03.1920 г., нарушителям грозил ревтрибунал[25]. 12.01.1921 г. состоялось циркулярное распоряжение Главбума, отданное на основании выписки из протокола заседания президиума ВСНХ от 29.11.1920 г., которым ещё раз напоминалось о строгой ответственности заводоуправлений, допускающих выдачу бумаги и картона со складов бумажных фабрик без нарядов Главбума[26].
В январе 1921 г. на территории Западной Сибири вспыхнуло крестьянское восстание. В соседнем Исетском районе в феврале 1921 г. действовал отряд повстанцев под командованием Сидорова, который 6 февраля захватил село и устроил облаву на активистов. На следующий день 20 арестованных, в т.ч. 13 коммунистов, были поставлены в шеренгу на большом плоту возле фабричной плотины и расстреляны, их тела вывезены на песчаный мыс. Плот на этом месте существует и сегодня, мыс называется Шуваловским. В числе казнённых был и заведующий фабрикой Г. Решунов, пытавшийся при захвате села бежать в Тюмень, но настигнутый повстанцами близ кордона Удино[27]. Около недели спустя, после продолжительных боёв отряд покинул село, а в мае был уничтожен[28].
Не менее страшным оказался красный террор. Так, после занятия Заводоуспенского отрядом красных под командованием Некрасова был арестован 91 мужчина, в основном рабочие. Их выстроили во дворе одного из домов. Сам Некрасов, предъявивший некий «мандат о праве расправы», подходил поочерёдно к каждому арестованному, задавал один-два вопроса и отдавал приказ о расстреле. При этом, по словам очевидца, совершенно не учитывалось, был ли «арестованный активным участником мятежа, каково его социальное положение и семейное»[29].
Боевые действия в районе села продолжались, по меньшей мере, до конца года. Так, в сентябре сообщалось о банде Горшкова из 30 чел., которая действовала в Заводоуспенской волости, производя налёты и убийства[30]. 22 ноября представитель фабрики Ф.И. Назаров, выступая на заседании расширенного пленума Урало-Сибирского областного комитета Союза бумажников, проводившемся совместно с Уралбумом и представителями фабрик региона, объяснял трудности в работе фабрики сохранением в этом районе военного положения. Вследствие этого рабочим часто приходится эвакуироваться в леса, после чего они не сразу возвращаются на рабочие места[31].
По всей вероятности, всё это время фабрика бездействовала, либо работала с большими перебоями, на ней осуществлялись ремонтные работы. Ремонт шёл медленно, однако коллектив сохранялся – в августе сообщается, что на предприятии работает около 310 чел.[32] 1 сентября при фабрике был создан рабочий кооператив «Труженик», который арендовал у Тюменского СНХ паровую мельницу, приносившую ему существенный доход мукой, распределяемой среди пайщиков[33]. В это же время велись переговоры о сдаче фабрики в аренду Тюменскому СНХ, вследствие чего она была окончательно остановлена. Однако по неизвестным нам причинам этот арендатор был признан «невыгодным» и 22 ноября 1921 г., на вышеупомянутом пленуме, было принято решение о том, что Успенская фабрика сдаваться в аренду не будет.
Выступавший в этот день представитель фабрики Ф.И. Назаров, просил возобновить работу хотя бы на 3 месяца и в одну смену, с целью полного использования сырья и топлива, которые в случае остановки могут быть расхищены. В ответ представители Уралбума обвинили руководство фабрики в «бесхозяйственности и безалаберности», якобы царивших на предприятии. В результате было вынесено постановление, согласно которому фабрика объявлялась закрытой и лишалась снабжения от Уралбума, рабочие и служащие получали расчёт и набирался новый штат для окончательного использования сырья и топлива. При этом ответственность за прибыльность фабрики возлагалась на её руководство, в случае отсутствия таковой предприятие должно было быть немедленно остановлено[34].
Возобновила работу фабрика только в январе 1922 г. Было определено, что предприятие выработает 6000 пудов бумаги, из которых 2800 пудов будут переданы Уралбуму, а 3200 пудов пойдут на оплату труда рабочих и служащих и хозяйственные расходы. В условиях свирепствовавшего в Тюменской губернии голода было принято решение обменять принадлежащую коллективу бумагу на хлеб. К февралю 1922 г. осуществить подобную операцию в Сибири было невозможно, поэтому руководство согласилось на предложение Уралбума о содействии в совершении обмена. 1600 пудов бумаги были обменены Уралбумом на хлеб, однако в Заводоуспенское он так и не поступил. Управляющему фабрики, приехавшему в мае в Екатеринбург для решения вопроса, в получении хлеба было категорически отказано, более того, ему заявили, что Уралбум «не брал на себя обязанность снабжать рабочих хлебом». В начале мая фабрика, выработавшая на тот момент более 5000 пудов бумаги, была вновь остановлена, рабочие рассчитаны. При этом в счёт погашения задолженности Уралбума по заработной плате, составлявшей около 14,5 млрд. руб., рабочим было предложено забрать оставшуюся бумагу, что было крайне невыгодно[35].
Следует отметить, что деятельность Главбума подвергалась критике как на региональном, так и на всесоюзном уровне. Так, на съезде журналистов и работников печати, состоявшемся в Москве в 1922 г., прозвучало обвинение этого отраслевого монополиста в разрушении бумажной промышленности, спекуляции и т.п.[36] Аналогичные обвинения неоднократно встречаются в тюменской печати того времени. К примеру, 20 июля 1922 г. в газете «Трудовой набат» сообщалось, что Уралбум не намерен возобновлять работу фабрики и предполагает в ближайшее время вывезти с неё часть оборудования и материалов. Из этой же публикации мы узнаём, что Тюменский губисполком обратился к Уральскому ГубЭКОСО с просьбой о передаче фабрики в ведение Тюменского ГубЭКОСО, запретив до решения данного вопроса вывоз с предприятия любого оборудования и материалов[37].
На примере Успенской бумажной фабрики особенно ярко прослеживается противоречие между отраслевым и территориальным принципами управления промышленностью, столь характерное для советской административной системы того времени. Оба подхода имели свои сильные и слабые стороны. Так, территориальный принцип в большей степени учитывал значение предприятия для региона, и в меньшей степени – отраслевые особенности. Обратная тенденция характерна для отраслевого подхода к управлению промышленностью. Именно этим, по всей вероятности, объясняется тот факт, что Успенская фабрика воспринималась Уралбумом не в качестве одного из крупнейших предприятий Тюменской губернии, а как малоперспективное производство среднего (для отрасли) масштаба. Неудивительно, что на фабрику в Екатеринбурге смотрели преимущественно как на потенциальный источник оборудования для других, более сильных предприятий управления.
Постоянная критика в адрес Главбума, по всей вероятности, стала причиной его ликвидации. В итоге на смену Уралбуму приходит Камско-Уральский лесобумажный трест (Камоуралбумтрест), созданный на основе постановления Уралпромбюро ВСНХ от 04.07.1922 г. В ведение этого треста перешла и Успенская фабрика. Впрочем, в судьбе предприятия это сыграло скорее негативную роль – в 1922 г. начался демонтаж и вывоз оборудования на другие фабрики треста.
Выдвигалось пять причин, на основании которых Успенская фабрика была объявлена бесперспективной. Во-первых, устаревшее оборудование, дефицит топлива и материалов. Во-вторых, удалённость от железной дороги, что негативно отражалось на себестоимости продукции. В-третьих, частая затопляемость предприятия соседними реками. В-четвёртых, нежелание рабочих трудиться. В-пятых, низкое качество продукции. Этот подход отражён и в таком официальном издании как «Октябрьский сборник», где Успенская фабрика отнесена к числу «случайных» производств, не имеющих «прочного экономического фундамента» и потому с «весьма сомнительным будущим»[38].
Обоснованность этих доводов подвергалась сомнению руководством фабрики, выдвигавшем ряд контраргументов. В частности, утверждалось, что в непосредственной близости от фабрики имеются запасы материалов, по меньшей мере, на полгода работы, большое количество леса и богатые залежи торфа на расстоянии менее 1 км от села. К слову, разработка этих месторождений успешно производилась в послевоенные годы и с тех пор участок леса за нагорной частью посёлка получил название «Аманалка», поскольку там размещались склады взрывчатого вещества аманала, использовавшегося при добыче торфа. Доставка грузов через ж/д ст. Кармак, находившуюся в 30 км от села, не могла приводить к существенному удорожанию продукции. В равной степени отрицались частая затопляемость фабрики и нежелание рабочих трудиться. Заведующий фабрикой Филипп Алексеевич Сапега открыто говорил о наличии закулисных интриг вокруг фабрики, инспирированных ранее уволенным мастером Смирновым, неоднократно приводившем все вышеназванные доводы в пользу закрытия предприятия и заявившем после увольнения, что «фабрика будет наказана и рабочие будут его помнить»[39].
Несмотря на все протесты, демонтаж продолжался. Большая часть технического оснащения была вывезена на Николо-Павдинскую (ст. Ляля, Омской ж/д) и Сибирскую № 42 (также ранее принадлежавшую И.Е. Ятес) фабрики. Во всяком случае, именно там его обнаружил Ф.А. Сапега в 1925 г., когда в поисках принадлежавшего фабрике оборудования отправился на аналогичные предприятия Уральской области. Поиски были связаны с планами возрождения фабрики, появившимися после передачи её Тюменскому Промкомбинату. Эта организация была создана в 1923 г. и пришла на смену Тюменскому СНХ. Возможно, на принятие решения о переподчинении предприятия сказалось письмо заводоуспенских ячеек РКП(б) и РКСМ в высшие органы власти - СТО СНХ и ВЦИК, решение об отправке которого было принято на общем собрании 13 июля 1924 г.[40] Процедура перевода фабрики в новое подчинение, начатая после принятия соответствующего постановления Уралоблисполкома, затянулась до 1 сентября 1925 г. Однако сразу после этого события стали развиваться стремительно.
Так, уже 10 сентября сообщается, что Тюменским окрисполкомом принято решение о выделении на ремонт и оборудование фабрики 450 тыс. руб.[41] Следует отметить, что всё оборудование на момент передачи было оценено в 102,74 тыс. руб., движимое имущество – в 1,307 тыс. руб.[42] Две недели спустя в интервью газете зам. управляющего Промкомбинатом Безпрозванных заявил, что ремонтные работы на фабрике идут ускоренными темпами, размещены заказы на изготовление оборудования. Предполагалось восстановить предприятие к февралю 1926 г. и вскоре выйти на выпуск не менее 200 тыс. пудов бумаги в год при численности рабочих около 500 чел.[43] О том, насколько важна была для Промкомбината реализация этого проекта, говорит тот факт, что руководство объединения готово было пойти на снижение его финансовой устойчивости в связи с ремонтом и пуском фабрики в 1925/26 операционном году[44].
В октябре был заключён договор с Окрлесотделом на поставку дров для предприятия, в ноябре начались заготовительные работы[45]. Столь повышенное внимание к Успенской фабрике объяснялось представителями Промкомбината тем, что она имела большое как экономическое, так и политическое значение для округа, обеспечивая работой крестьян окрестных деревень, земли которых не отличались плодородием. Кроме того, важно было внедрить в село такой политически «благонадёжный» элемент как пролетариат[46].
Одновременно начались переговоры о возвращении ранее вывезенного с фабрики оборудования. 16.11.1925 г. Тюменский Промкомбинат направил в Уральский СНХ просьбу о возвращении следующего оборудования: с Николо-Павдинской фабрики – каландра, гидравлического пресса и 2 тележек к нему, линовальной и кулёчной машин; с Сибирской фабрики № 42 – парового котла системы Петухова, бегуна для размола брака бумаги, 2 товарных роллов системы Мандель и 2 паровых насосов[47]. Однако возвращение оборудования оказалось делом непростым. 09.12.1925 г. состоялось заседание малого Президиума Уралоблисполкома, которое, рассмотрев упомянутое ходатайство, постановило вернуть кулёчную машину и девятиваловый каландр, а «в передаче другого оборудования отказать»[48].
Когда же Ф.А. Сапега отправился в исполнение этого постановления на Николо-Павдинскую фабрику за каландрами, то обнаружил, что они, как и прочее вывезенное с Успенской фабрики оснащение, брошено на территории предприятия, никогда им не использовалось и постепенно приходит в негодность. Каландры, лежавшие под открытым небом, ему пришлось откапывать из-под снега. При этом он натолкнулся и на другие части оборудования, также погребённые в сугробах. Более того, по словам Сапеги, представители заводоуправления заявили, что все эти механизмы им абсолютно не нужны. С аналогичной ситуацией Сапега столкнулся и на Сибирской фабрике № 42, куда он отправился за кулёчной машиной. По итогам поездки им был составлен обстоятельный доклад с перечислением найденного на упомянутых фабриках оборудования и указанием состояния, в котором оно находилось на момент обследования. При этом управляющий и секретарь ячейки РКП(б) Сибирской фабрики № 42 подтвердить правдивость его слов отказались, свою подпись под докладом поставил лишь председатель фабкома Быков[49].
В итоге Тюменским Промкомбинатом была направлена в Уральский СНХ докладная записка, в которой содержалось обвинение Камоуралбумтреста в бесхозяйственности и халатном отношении к ненужному тресту оборудованию. По требованию Уральского СНХ было проведено расследование, о результатах которого 25.03.1926 г. сообщалось в Уралоблисполком. В соответствующем документе утверждалось, что расследованием не подтвердились факты халатности, указанные Сапегой, перечисленное им оборудование хранится в надлежащих условиях и либо уже используется, либо будет задействовано в самое ближайшее время при расширении производства. К передаче Промкомбинату были предложены дополнительно лишь приводной насос с трубами и станок круглой ножевой пилы[50].
Одновременно с ведением переговоров о возвращении ранее вывезенного с Успенской фабрики оснащения, руководство рассылает многочисленные заявки на приобретение нового оборудования. Главной проблемой при этом стала невозможность выполнения большей части заказов на отечественных предприятиях. Пожалуй, единственное исключение составили 2 ролла «Кука» - их подрядился изготовить уральский завод «Металлист», на котором в 1913 г. уже выполняли аналогичный заказ для Ятеса, и где сохранились все необходимые чертежи. Однако, несмотря на то, что срок изготовления обоих роллов был определён к 1 марта 1927 г., первый комплект был передан фабрике лишь в июле 1927 г., второй – в 1928 г. Установка роллов позволила снизить себестоимость продукции на 65 %[51].
Поиск материалов и оборудования для предприятия охватил всю Западную Европу. К примеру, в иностранный отдел ВСНХ Промкомбинатом были поданы заявки на сукна германской фирмы «Вольф» и австрийской фирмы «Гуттер и Шранц», финскую или немецкую целлюлозу, американский гарпиус, английскую пряжу и т.д. В итоге с большим опозданием была удовлетворена лишь незначительная часть заказов.
Решение о выделении средств на восстановление фабрики выполнялось не в полной мере. Так, на совещании ответственных работников Тугулымского района, состоявшемся 3 марта 1926 г., Сапега сообщал, что на ремонтных работах освоено 48 тыс. руб., для завершения требуется ещё 350 тыс. руб. В связи с этим пуск фабрики был перенесён с февраля на апрель 1926 г.[52] Негативно сказывались на делах и конфликты между работниками фабрики, в т.ч. между местными и приезжими рабочими, которым строились всевозможные препятствия, вплоть до саботажа – прятались инструменты и т.п.[53] Получило распространение столь характерное для того времени «спецеедство» - негативное отношение рабочих к специалистам, получавшим, по их мнению, незаслуженно высокую заработную плату. Наконец, сыграл свою роль и личный фактор. В документах неоднократно встречаются факты и суждения, негативно характеризующие заведующего фабрикой Ф.А. Сапегу. В 1923 г. секретарь заводоуспенской ячейки РКП(б) М.И. Евдокимов неоднократно информировал вышестоящие инстанции о злоупотреблениях заведующего фабрикой в материально-финансовой сфере[54]. Во время ремонта фабрики в 1925-1926 гг. ОГПУ в сводках о состоянии Тюменского округа не раз сообщало о некомпетентности Сапеги как администратора, проявлявшейся в нерациональной организации ремонтных работ, бесхозяйственности, грубости в отношениях с рабочими, в глазах которых заведующий не пользовался уважением[55]. Публичные выступления заведующего также не всегда способствовали укреплению его авторитета. Так, во время просветительного доклада о беременности, с которым Сапега выступал перед женщинами села, он проявил такое незнание вопроса, что «в заключение женщины разбежались»[56].
Способствовало этому и пристрастие Сапеги к спиртному, за что 30 августа 1926 г. им был получен выговор от Тугулымского райкома ВКП(б)[57]. На производственные отношения влияли и личные неприязненные отношения, сложившиеся между заведующим и председателем фабкома Лапиным. Ссора, начавшаяся как склока между жёнами руководителей, переросла в серьёзный служебный конфликт, для разбора которого Тюменский окружком ВКП(б) вынужден был направить своего инструктора. Способствовала этому нечёткость в разграничении служебных полномочий заведующего и фабкома, председатель которого, по некоторым сведениям, стремился занять место заведующего[58]. Несмотря на предложение инструктора снять с работы обоих руководителей, уволен был только Лапин[59].
Однако в итоге принимается решение о замене заведующего фабрикой и с февраля 1927 г., по-видимому, одновременно с пуском предприятия эту должность занимает Константин Георгиевич Шмуклер. О нём нам известно больше, чем о его предшественнике. В 1913 г. он служил надсмотрщиком почтового отделения в Тобольском уезде[60], в 1914 г. – занимал аналогичную должность в Берёзовской почтово-телеграфной конторе[61]. С 1915-1917 гг. Шмуклер числится в кружке интернационалистов. Вероятно, в качестве представителя меньшевиков[62] в 1917 г. Константин Георгиевич занимал посты председателя Берёзовского исполкома и Берёзовской Земельной управы[63]. По этой причине и после вступления его в 1919 г. в ряды РКП(б) Шмуклер регулярно включался в списки коммунистов – выходцев из других партий. В 1919-1920 гг. он заведовал технической частью электротеатра в Тюмени и проживал по ул. Новой, 15[64].
В 1925 г. Константин Георгиевич заведовал Тюменской конторой АО «Тряпьё. Лоскут», находившейся по ул. Томской, 24. В сентябре 1925 г. им, совместно с коммерческим отделом Промкомбината был разработан проект, предусматривавший организацию заготовок для Успенской фабрики 80 тыс. пудов тряпья ежегодно. Однако в связи с крупными растратами контора была ликвидирована, а проект остался нереализованным. Шмуклеру поступило предложение от Центрального правления продолжить работу в Москве, но по семейным обстоятельствам он вынужден был отказаться и с 23 ноября 1925 г. поступает на службу в коммерческий отдел Промкомбината по ведению заготовок тряпья и другого сырья для Успенской фабрики[65].
Долгожданный пуск состоялся 12 февраля 1927 г. О значимости события можно судить по тому, что на торжественном открытии присутствовали председатель окружкома РКП(б), председатель окрисполкома Уральский, управляющий Промкомбинатом Блиновский, председатель окрпрофбюро Вознесенский[66]. Однако, несмотря на внимание властей к нуждам фабрики, старые проблемы сохранялись. Уже 24 марта в иностранный отдел ВСНХ сообщалось, что, поскольку ни одна заявка на поставку импортных элементов оборудования не была выполнена, фабрика продолжает работать на сукнах и чулках, полученных заимообразно с других предприятий и в ближайшее время окажется на грани остановки в связи с необходимостью их замены[67]. Только 29 апреля пришло сообщение о прохождении через таможню партии сукон, заказанных у австрийской фирмы «Гуттер и Шранц», которые должны были поступить на предприятие не позднее чем через 4 месяца[68].
Первоначально фабрика выпускала обёрточную и концептную бумагу, причём последняя котировалась выше аналогичной продукции Николо-Павдинской фабрики и потому спрос на неё постоянно возрастал[69]. Позднее ассортимент был расширен, возобновилось производство книжной и писчей бумаги № 7[70]. Проблем со сбытом продукции не возникало – уже в начале 1927/28 операционного года Промкомбинатом была заключена сделка с Уралоблсоюзом по продаже всей годовой продукции фабрики за 408 тыс. руб.[71]
В то же время фабрика столкнулась с трудностями иного рода. Важнейшей из них было отсутствие собственного качественного сырья – древесно-массный завод по-прежнему бездействовал, а закупавшаяся на стороне целлюлоза была крайне низкого качества[72]. Только 4 мая мы встречаем сообщение о пуске завода[73]. Другой проблемой стала низкая трудовая дисциплина - вскоре после пуска фабрики появляются сообщения о распространённых среди рабочих пьянстве, халатности и прогулах. Возможно, сыграл свою роль длительный период бездействия фабрики, оказавший деморализующее воздействие на селян. За это время часть квалифицированных рабочих покинула село, другие занялись земледелием и скотоводством. В результате на деятельность фабрики существенное влияние стали оказывать сезонные сельскохозяйственные работы, во время которых часть рабочих зачастую самовольно оставляла рабочие места и руководство вынуждено было искать им не всегда полноценную замену, поскольку квалифицированных бумажников на бирже труда было немного[74].
Работа фабрики на первых порах подвергалась широкой критике, что вполне объяснимо – на восстановление и пуск предприятия были потрачены большие средства, а план за 1 кв. 1927 г. был выполнен всего на 68 %. В качестве оправдания директор Шмуклер ссылался на убытки от наводнения, причинившего ущерб многим предприятиям округа, а также на большой (76 %) износ оборудования и трудности со снабжением[75]. Одной из мер по оздоровлению фабрики стало сокращение штатов: если в феврале 1927 г. на ней трудилось 388 чел., то к 1 октября численность работающих сократилась до 349 чел., а к 1 февраля 1928 г. – до 279 чел.[76]
Уже в мае 1928 г. было принято решение об остановке фабрики с августа на ремонт, с целью обновления паросилового хозяйства и запуска второй бумажной машины. Однако в назначенный срок ремонт не был начат, поскольку отсутствовали необходимые планы и чертежи и, самое главное, стало известно о планах возвращения фабрики в подчинение Камоуралбумтреста. Такое решение действительно было принято Уралоблисполкомом в ноябре 1928 г.[77] Примечательно, что одновременно произошла и смена руководства – директором был назначен А. Смирнов, – по всей вероятности, тот самый мастер, интригам которого успенцы отводили большую роль в закрытии фабрики в 1922 г.
Таким образом, многолетнее противостояние территориальных и отраслевых органов управления промышленностью закончилось победой последних. Успенская фабрика – одно из крупнейших предприятий Тюменского округа и одно из двух в Тугулымском районе предприятий государственного значения (вторым был Ертарский стекольный завод) – перешла в подчинение отраслевого монополиста. Такой исход был характерен для большинства крупных предприятий региона и страны в целом. Закончились 1920-е гг., вместе с ними ушли в прошлое дискуссии вокруг двух важнейших проблем промышленного развития страны того времени – приоритета территориального или отраслевого принципов управления, соотношения между государственной и частной собственностью. Доминирующим стал отраслевой принцип управления, частная же собственность была ликвидирована, как и другие проявления НЭПа. С 1928 г. промышленность страны вступила на путь другого грандиозного эксперимента – индустриализации.


Станислав Белов, Юлия Соловьёва.

[1] Жиров А.А. Сибирская писчебумажная фабрика купца И.А.Щербакова //Словцовские чтения-98: Материалы к научно-практической конференции. Тюмень, 1998. С. 80-82.
[2] Лоза И.Е. Очерки и воспоминания из истории села Заводоуспенского //Знамя труда (орган Тугулымского райкома КПСС и Тугулымского районного Совета народных депутатов). октябрь-ноябрь 1985 г.
[3] «Трудовой набат» - с июня 1921 г. по декабрь 1923 г. ежедневная газета, орган Тюменского губкома РКП(б) и Губисполкома; с января 1924 г. по декабрь 1926 г. – орган Тюменского окружного комитета РКП(б) и окрисполкома.
[4] «Красное знамя» - ежедневная газета, орган Тюменского окружного комитета РКП(б), окрисполкома и окружного профбюро (1927-1944 гг.).
[5] Лоза И.Е. цит. соч. //Знамя труда. 17 октября 1985 г. С. 4.
[6] Очерки истории Тюменской области. Тюмень, 1994. С. 159.
[7] С-в. Конец нашей стачки //Красное знамя. 25 сентября 1927 г. С. 3.
[8] Шмуклер К. Чего мы не забудем //Красное знамя. 14 июля 1929 г. С. 2.
[9] ГАСПИТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 180. Л. 74.
[10] С-в. цит. соч.
[11] Лоза И.Е. цит. соч. //Знамя труда. 19 октября 1985 г. С. 4.
[12] ГАТО. Ф. 61. Оп. 1. Д. 7. Л. 30.
[13] Там же. Л.26.
[14] ГАСПИТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 180. Л. 73, об.
[15] ГАТО. Ф. 61. Оп. 1. Д. 7. Л. 26-29.
[16] ГАТО. Ф. 47. Оп. 1. Д. 180. Л. 151.
[17] ГАСПИТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 180. Л. 73, об.
[18] ГАТО. Ф. 57. Оп. 1. Д. 113. Л. 11.
[19] ГАТО. Ф. 1706. Оп. 1. Д. 4. Л. 7.
[20] Лоза И.Е. цит. соч. //Знамя труда. 19 октября 1985 г. С. 4.
[21] ГАСПИТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 180. Л. 74.
[22] Там же. Л.74, об.
[23] ГАТО. Ф. 1706. Оп. 1. Д. 15. Л .2.
[24] ГАТО. Ф. 1706. Оп. 1. Д. 4. Л. 12.
[25] Там же. Л. 48.
[26] ГАТО. Ф. 1706. Оп. 1. Д. 16. Л. 127.
[27] Лоза И.Е. цит. соч. //Знамя труда. 31 октября 1985 г. С. 4.
[28] Лоза И.Е. цит. соч. //Знамя труда. 14 ноября 1985 г. С .4.
[29] ГАСПИТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 278. Л. 33.
[30] ГАСПИТО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 279. Л. 138.
[31] ГАТО. Ф.1706. Оп.1. Д.28. Л.33 об.
[32] На мёртвой точке (с. Успенское) //Трудовой набат. 3 августа 1921 г. С. 2.
[33] Рабочая кооперация (Тюменский уезд) //Трудовой набат. 29 декабря 1921 г. С. 2.
[34] ГАТО. Ф. 1706. Оп. 1. Д. 8. Л. 33, об.
[35] З.А. Как хозяйничает екатеринбургский «Уралбум» в нашей губернии //Трудовой набат. 14 мая 1922 г. С. 3-4.
[36] там же.
[37] Трудовой набат. 20 июля 1922 г. С. 3.
[38] Октябрьский сборник (издание Октябрьской комиссии Тюменского губисполкома и Губкома РКП(б). Тюмень, 1922. С. 60.
[39] ГАСПИТО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 21. Л. 186, об. – 188.
[40] Там же. Л.186, об.
[41] Трудовой набат. 10 сентября 1925 г. С. 7.
[42] ГАТО. Ф. 47. Оп. 1. Д. 114. Л. 104-104, об.
[43] Трудовой набат. 25 сентября 1925 г. С. 3.
[44] ГАТО. Ф. 47. Оп. 1. Д. 114. Л. 115, об.
[45] ГАТО. Ф. 47. Оп. 1. Д. 115. Л. 16.
[46] Трудовой набат. 11 октября 1925 г. С. 3.
[47] ГАТО. Ф. 47. Оп. 1. Д. 133. Л. 1.

Вернуться на главную